Сейчас Макс не видел в этом перста судьбы. Закономерность. Слишком плотно они общались внутри своего круга. И их следующая встреча – всего лишь логичное стечение обстоятельств.

В доме того же Серёги они собрались в пятницу. Вечеринка в честь начала учебного года. Стандартно. Банально. Скучно. Если бы не одно «но»: Инга тоже пришла, и всё остальное стало неважно.

Макс ощущал мир, будто сквозь толстый слой ваты. Где-то гремела музыка, кто-то кричал и танцевал, обливался шампанским и пил пиво прямо из бутылок. Чьи-то пальцы хватали бутерброды, куски пиццы, креветки и солёные орешки, но всё это происходило, словно за гранью. Будто на экране огромного телевизора: бормочет что-то в стороне, служит фоном для одного яркого, прорисованного во времени и пространстве места. Там, где сидела она. Немного отстранённая. Вежливо-прекрасная.

Инга не пила, не танцевала, не жевала. Она сидела в кресле как английская королева: спина прямая, руки на подлокотниках, красивые коленки плотно прижаты друг к другу. На всех девчонках демократическая одежда: легкие кофточки и короткие юбочки или джинсы с топиками. И только Инга сидела в классическом строгом платье до колен.

Макс пристроился рядом. Опёрся бедром о высокий подлокотник. Отличное место. В самом углу, и можно сделать вид, что всё остальное не существует.

– Говорят, ты танцуешь, – посмотрела вдруг Инга на него снизу вверх. И его затопило радостью. Он бы смотрел и смотрел в её голубые глаза. Любовался бы родинкой на изгибе шеи, тонкими ключицами, что выпирали почти эротично, вызывая желание встать на колени и прикоснуться к ним губами.

– Н-ну-у, – протянул он и тряхнул головой, прогоняя внезапно подступившую робость. – Танцую, да. Но не для того, чтобы поразить местную публику.

– Я несколько лет занималась бальными танцами. Люблю ощущать уверенного партнёра рядом.

Инга улыбалась. Призывно. И у Макса всё обмирало внутри. Он бы сейчас любой подвиг совершил по щелчку её пальчиков. Ему нравилось, как она дышит. Как шевелится в такт её дыханию цепочка на шее, как тяжело льнёт к коже круглый медальон с вензелем буквы «И» внутри.

– Станцуем? – неожиданно выдохнула она. Низко, с хрипотцой, с вызовом. – Так хочется подвигаться, но по-настоящему, не дёргаться как попало.

– Я не танцую в паре, – впервые Макс жалел, что это так.

– Ерунда, – отрезала Инга, протягивая ему руку. – Я поведу. И у тебя всё получится.

Он до сих пор помнит тот яркий, оглушающий миг, когда они вышли на середину комнаты. Ладонь в ладони. Затем – её дыхание где-то в области его шеи. Холмики грудей, мазнувшие по его футболке. И он подчинился, доверился ей. Это было здорово – чувствовать её уверенное гибкое тело рядом. В нём чувствовалась сила и энергия.

Узкая юбка с разрезом до самых упругих ягодиц не сковывала движения. И Макс чувствовал, как легко двигаются её ноги, как откровенно скользят её икры по его – напряжённым и остро чувствительным. Если бы кто сказал, что ноги не очень эрогенная зона, Макс бы поспорил и выиграл.

Кажется, ими восхищались. Кричали что-то бурно и хлопали по спине и плечам. Макс запомнил всё, что было после, как пёстрое пятно – ничего не значащий фон. Для него существовала только Инга – тоненькая, изящная, с осиной талией в его больших ладонях. И глаза. Голубые, мерцающие. И губы тонкие, слегка капризные. Хотелось попробовать их на вкус. Вот прямо сейчас, на глаза у всех. Но он пересилил себя. За что и был вознаграждён.

Они удрали с вечеринки через полчаса. Всё так же держась за руки. Шли по вечернему городу и молчали. И не было ничего тягостного в этом молчании: Максу казалось, с ними говорит мир. Шепчет что-то на своём языке, который вроде и понятен, и одновременно чужой. Он держал пальчики Инги в руке, и только это не позволяло ему утратить связь с реальностью.

– Поцелуй меня, Гордеев, – приказала его фея, как только он замер в нерешительности, проводив её до двери квартиры.

И он поцеловал. Не сомневаясь больше и не колеблясь. Взяв лицо её в ладони. Впечатав тело её в стену. Целовал крепко и безотрывно. Тёрся возбуждённой плотью о классическое платье и хотел большего. В глазах темнело. Дыхание сбивалось. А вкус Ингиных губ пьянил до головокружения. Если бы он не вжимался в неё, наверное, упал бы позорно.

Она прервала поцелуй. Провела пальчиком по его щеке. Облизнула губы и, словно что-то решив, кивнула.

– До встречи, Макс.

И, скользнув всем телом по нему – провокационно и дразняще, скрылась за дверью.

Что он чувствовал тогда? Счастье? Эйфорию? Радость? Однозначно мир стал ярче, налился красками, как плоды – соком. А внутри жила буря – со шквальным ветром, со свистом, с бурлящими клубами, пронизанными молниями и озоном. Хотелось петь и танцевать. Выплёскивать энергию – избыточную, шальную, разноцветную.

И он танцевал. На проспекте и на мосту. Обнимаясь с фонарными столбами и стволами деревьев. Никто и ничто не могли сбить его с бешеного рваного ритма, в унисон которому билось его влюблённое сердце.

Альда

– Как думаешь, у нас получится?

Вот уж она не могла предположить, что Грэг, взрослый и умудрённый, опытный и жёсткий, будет сомневаться. У него, наверное, уже седина есть. Ему, кажется, сорок три. Но белые, как у ведьмака Геральта, волосы скрывали всё. Или… это всё же такая белоснежная седина?..

– Всё получится, даю слово, – Альда никогда не разбрасывалась пустыми обещаниями, но сейчас чувствовала подъём. Сердце её билось уверенно и спокойно, а значит она обязательно дойдёт до цели. И Макс. Конечно же, Макс тоже. Без него она не стала бы ничего затевать. Отступила бы. На время. Но времени не понадобилось, и Альде казалось: это знак, хорошее начало.

В эту ночь она уснула легко. Не прислушивалась к тишине, не страшилась дурных снов. Не боялась засыпать. Ей чудилось, что над головой растянулась тонкая светящаяся сетка, сотканная из крошечных лунных светлячков. Альда уснула и проснулась с улыбкой на губах. Как, оказывается, это просто…

К Максу она заявилась с утра пораньше.

– Я думал, ты пошутила, – сладко зевает он, потягиваясь прямо у порога. Взъерошенный, домашний, с голым торсом.

– Я никогда не шучу, – ей хватает сил не улыбаться, но приходится хмурить брови и губы бантиком складывать. – Ты  – в душ, я –  на кухню. Чай заварю.

– А завтрак? – Макс пытается изобразить разочарование, но глаза сверкают недобро, и она понимает: сейчас будет битва.

– Завтрак после тренировки. Если заслужишь.

– Я тебе что, цирковое животное? – огрызается он, распрямляя плечи. – Ты что раскомандовалась?

Альда легко поводит бровями и замирает. Если ему надо, пусть выговорится. Выплеснет на неё раздражение. Она потерпит. Наверное, он что-то такое видит в её глазах, бьёт раскрытой ладонью в дверной косяк и скрывается в ванной. Вот и славно.