Но во Франции были и другие образовательные центры. Орлеан, Бурж, Пуатье, Тулуза, Монпелье кишели иностранными студентами. Медицинский факультет университета в нормандском Кане привлекал англичан, немцев, поляков, силезцев. Студенческие миграции существовали и внутри страны. Так, после XIV века лионская молодежь предпочитала получать юридическое образование не в родном городе, а в университетах Валанса, Авиньона или Тулузы.

Однако в начале XVI столетия Лион стал столицей французского Ренессанса. Этот космополитический город, через который к тому же лежала дорога на Италию, стал не только площадкой для творческих экспериментов художников, архитекторов, поэтов, но еще и крупным центром международной торговли — там устраивали четыре ярмарки в год. Кроме того, двор короля Франциска I наведывался туда практически ежегодно, и тогда Лион превращался во временную столицу Франции. Там возводили замки и разбивали военный лагерь, устраивали празднества и турниры, давали литературные вечера и утонченные пиры. Эразму Роттердамскому Париж показался после Лиона клоакой, а Франсуа Рабле, объехав почти все французские университеты, обосновался в Лионе. За 50 лет население города увеличилось в полтора раза — до 60 тысяч человек. В XVII веке юридический факультет вернул себе былой престиж; в течение трех лет там попеременно преподавали гражданское, каноническое и французское право.

Уроженцы Прованса и Ниццы отправлялись учиться в Болонью и даже в Прагу и Гейдельберг, а позже, когда их родной город оказался владением Савойи, входившей в Священную Римскую империю германской нации, — в Вену. С 1385 по 1685 год студенты из Ниццы первые четыре года изучали медицину в епископстве Соспель, а завершающую стадию обучения проходили в Турине, Болонье, Гейдельберге или Вене.

Университеты в рейнских городах (Майнц, Страсбург, Базель) привлекали не только немцев, но и венгров, англичан, поляков, итальянцев, французов и голландцев. Греки и македонцы устремлялись в Венецию и Падую.

В XIV–XVI веках Ягеллонский университет в Кракове принимал тысячи учащихся со всей Польши и Литвы, в том числе с украинских и белорусских земель, а также из России, германских государств и Испании. В период его расцвета около 40 процентов студентов составляли иноземцы.

В те времена было принято переходить из одного университета в другой (как в раннем Средневековье переходили из монастыря в монастырь), восполняя пробелы в своем образовании, ведь знания можно было получить только изустно, от преподавателя, или из книг, а их было мало. Странствующие студенты как раз и переносили с собой книги, идеи, познания, которыми делились друг с другом, благо у всего научного мира был один общий язык — латынь. Эразм Роттердамский, став студентом в 25 лет, исколесил всю Европу, неоднократно бывал во Франции, Англии, Базеле и посетил несколько итальянских городов, не говоря уже о голландских. Путешествовали и наставники школяров. Например, Иоанн Дунс Скот преподавал сначала в Оксфорде, потом в Париже, а скончался в Кёльне; Фома Аквинский (1125–1294) преодолел 11 тысяч километров пешком или верхом на осле, от Кёльна до Неаполя через Париж; Андреас Везалий (1514–1564) начал учебу в Испанских Нидерландах, продолжил в Париже и Монпелье, вернулся в Леуварден, докторский колпак получил в Базеле, а потом преподавал в Падуе. Так выткалась паутина личных связей между университетами и учеными, ставшая кровеносной системой интеллектуальной жизни Европы. Не случайно в Средние века, да и в эпоху Возрождения, одни и те же художественные течения (романский стиль, готика и т. д.) одновременно возникали в разных регионах.

Но вообще-то среднестатистические студенты предпочитали учиться поближе к дому, а не ехать за тридевять земель, тем более за границу. Можно представить, с какими опасностями было сопряжено подобное путешествие: в Италии свирепствовала чума, Франция и Англия вели Столетнюю войну (1337–1453), а тут еще в католической церкви произошел Великий раскол… Вот лишь один пример: в 1422 году, за 30 лет до окончания Столетней войны, теолог Жан Бопэр решил отправиться из Франции в Англию, но по дороге угодил в засаду и лишился руки.

Весной 1436 года Париж, уже 16 лет находившийся под английской оккупацией, являл собой ужасное зрелище: он обезлюдел от голода и чумы, был разорен войной, покинут знатными жителями; его население сократилось наполовину, по улицам рыскали волки, опустевшие дома разбирали на дрова; поговаривали о том, чтобы перенести столицу в какой-нибудь из городов на Луаре… Какое уж тут учение?

В середине XVI века Франция пребывала в состоянии войны с Испанией; испанцы не могли учиться в университете Монпелье, однако по меньшей мере один представитель этой нации добился позволения находиться в нем и в марте 1553 года даже был произведен в бакалавры. Но это, впрочем, исключение из правила. Как всегда бывает, войнам сопутствовал всплеск шпиономании, препятствовавший свободному перемещению жителей Европы, в том числе и школяров. Группа германских студентов из Монпелье решила отправиться в Тулузу, но на полпути, в Нарбонне, тамошний губернатор принял их за лазутчиков и велел поворачивать оглобли, угрожая повесить их на первом же дереве, если они попытаются пройти в Тулузу пешком. 1 марта 1557 года в тот же Нарбонн приехали базелец Феликс Платтер и еще три немецкоязычных студента, в том числе двое из Страсбурга. Все они назвались швейцарцами, потому что во Франции к ним было более благожелательное, по сравнению с «другими немцами», отношение из-за союзных договоров. Их отвели к губернатору, которому они сказали, что являются студентами и хотят посетить Францию. Тот не поверил и позвал человека, который мог поговорить с ними на латыни. По счастью, при Феликсе оказалось письмо из Базеля, написанное на этом языке, и все сомнения разрешились. После этого губернатор был так любезен, что даже порекомендовал им один из постоялых дворов.

Помимо всего прочего, путешествие — удовольствие не из дешевых, а лишних денег ни у кого не водилось. И всё-таки находились смельчаки, которых тяга к знаниям заставляла отправляться в путь. И дело было не только в престиже некоторых университетов, снискавших себе хорошую репутацию, но еще и в том, что правители университетских городов брали эти учебные заведения под свое покровительство и обеспечивали «распределение» их выпускникам с учеными степенями. Если не видишь себе применения на родине — может, фортуна улыбнется за рубежом?

Впрочем, власти быстро поняли опасность утечки мозгов и приняли меры. Например, в 1349 году Флоренция запретила своим гражданам учиться где-либо еще, кроме своего университета. В 1407 году аналогичный запрет издало правительство Венецианской республики: отныне ее подданные могли посещать только Падуанский университет (Падуя была аннексирована двумя годами ранее). Но эти запреты пошли на пользу делу образования, поскольку способствовали возникновению и развитию новых университетов — например, в Сарагосе, Валенсии, Гранаде, Турине, Галле или Геттингене. Если в 1300 году в Европе насчитывалось в общей сложности полтора десятка высших учебных заведений, за два века их число увеличилось до семидесяти.

Реформация придала новый толчок «академическим странствованиям». В 1523 году Густав Ваза изгнал из Швеции датчан и стал королем, основав новую династию. Населению страны навязывали лютеранство, и университет Упсалы, на какое-то время превратившийся в оплот католицизма и потому потенциально нелояльный властям, быстро опустел. Студенты теперь отправлялись учиться в протестантские университеты Германии, предпочитая Виттенберг. В 1593 году общее собрание студентов и преподавателей в Упсале постановило полностью «перековаться» и превратить университет в кузницу кадров для лютеранской церкви. Сын Густава Вазы, впоследствии взошедший на трон под именем Карла IX, даровал университету новые привилегии.