Перед ним расстилалось огромное хозяйство: рядами тянулись высокие зеленые растения, между их стеблей бродило человек десять, а то и больше, каждый — в синем рабочем комбинезоне и широкополой шляпе, чтобы солнце не било в глаза. Они осматривали стебли, что-то кричали друг другу и странно размахивали руками. Какие-то листики нюхали, и некоторые им явно нравились, а вот насчет других они сомневались. На каждой лозе росли горсти красных ягод, и кто-нибудь из рабочих время от времени срывал ягодку и кидал себе в рот, а потом задумчиво жевал, наморщив лоб: какова на вкус? После чего сплевывал на землю.

Барнаби поверить не мог, что он все проспал — и приземление, и дорогу до фермы. Как-то неуютно ему стало. Где он вообще? Но тут дверь распахнулась и в комнату ворвались две дамы.

— Он проснулся, Этел, — сказала Марджори.

— Самое время. Сколько он вообще спал?

— Почти тридцать шесть часов.

— Я столько спал? — От изумления Барнаби широко раскрыл глаза. — Вы уверены?

— Вполне, — ответила Этел. — И никак было тебя не добудиться, хотя грохнулись мы при посадке будь здоров. Оттуда у тебя и шишка на лбу, кстати, если интересно.

Барнаби поднял руку и потрогал — над правым глазом действительно болело.

— Уа, — сказал он.

— Если в небе летать, то тут много сил нужно, не удивительно, что ты так утомился, — сказала Марджори. — Приземлившись, мы решили тебя принести сюда, пока не решишь, что тебе делать дальше. Мы тебя в старую комнату Винсенте поселили. Когда он у нас появился, был немногим старше тебя, и ему всегда тут очень нравилось. Он говорил, что у него никогда не было кровати удобней.

— Ну, правду говоря, он больше ни на каких кроватях-то и не спал, — сказала Этел. — Так что сравнивать ему было особо не с чем.

— А Винсенте — это кто?

— Мальчик, за которым мы когда-то приглядывали, только он теперь живет в Америке, — ответила Марджори. — Чудесный молодой человек. С ним здесь было так здорово. Мы ужасно по нему скучаем. Ну, в общем, чем бы ты хотел сегодня заняться?

— Я хочу домой, — сказал Барнаби.

— Это само собой. Только Австралия очень далеко, вот в чем вся штука. До нее из Бразилии добраться непросто.

— Но мы изучили вопрос, — сказала Марджори и торжествующе улыбнулась. — И выяснилось, что можно долететь до Сиднея прямиком из Рио-де-Жанейро. Посадка будет только в Гонконге, но это всего несколько часов.

— Хотя путешествие все равно долгое, — добавила Этел. — Ты уверен, что выдержишь?

— Придется, — ответил Барнаби. Ему понравился этот план — помимо воздушного шара полетать еще и на самолете. — А аэропорт отсюда далеко?

— Несколько сотен миль. Придется ехать на поезде. Из Сан-Паулу — это где мы сейчас — до Нью-Йорка ходит экспресс «Фонсека», но в Рио по пути он останавливается. Ты же все равно не торопишься, правда?

— Ну, не ужасно тороплюсь, наверное, — сказал Барнаби.

— Хорошо. Потому что мы проверили, и на самолет билетов нет до конца недели. Можешь пожить пока у нас, если хочешь.

Барнаби кивнул. Дамы настолько добры, что предлагают ему не только билет в Австралию, но и бесплатные стол с постелью. Уж спасибо-то сказать он может.

— Хорошо, значит, договорились. Живешь тут до субботы, а потом — домой. Может, и прощальный банкет тебе устроим. А тем временем — наслаждайся. Ты что-нибудь знаешь о Бразилии?

— Вообще ничего, — ответил Барнаби и покачал головой. — Мы Южную Америку по географии еще не проходили.

— Я всегда полагала, — сказала Марджори, кивая философски, — что молодым людям следует как можно больше интересоваться заграницей. На тот случай, если их вдруг выгонят из дома.

— Или они сбегут, — добавила Этел.

— Или улетят, — сказала Марджори, улыбнувшись ей, и Этел расхохоталась. Обе они затем подпрыгнули и стукнулись раскрытыми ладошками в воздухе. Барнаби никогда не видел, чтоб пожилые дамы так себя вели. — Мы, конечно, о Бразилии тоже ничего не знали, когда только приехали, — добавила Марджори. — Но едва наша родня решила, что не желает иметь с нами ничего общего, нам захотелось уехать от них как можно дальше.

— А кофе нам обеим нравится, — сказала Этел.

— Кофе мы любим, — поправила ее Марджори.

— Поэтому мы решили, что нам здорово будет устроить свою кофейную ферму.

— Здесь, в Бразилии.

— На вот этой самой плантации.

— И мы тут уже… ой, сколько мы тут уже, Этел?

— Почти сорок лет.

— Неужели так долго?

— Да, представь себе.

— А поверить трудно, правда?

— В общем, мы здесь очень счастливы, — сказала Этел, и старушки улыбнулись друг другу и обнялись.

Барнаби заметил, что они все время держатся за руки — тоже чудное поведение, — но они, похоже, даже не замечали. Он не помнил, когда у него мама и папа последний раз держались за руки. Вообще-то Элистер всегда утверждал, что показывать телячьи нежности на людях — это просто лишний раз обращать на себя внимание, больше ничего.

— Ох, — сказала Марджори, промакивая глаза платочком. — Мне что-то в глаз попало, Этел?

— Дай-ка посмотрю, милая. Да, что-то есть. Секундочку. Постой спокойно.

— Ой, только ты осторожнее… Знаешь же, как я не люблю, если мне глаза трогают.

— Не будь такой гусыней. Ну вот, больше ничего нет. Лучше?

— Гораздо лучше, спасибо тебе большое. Ты меня просто спасла. Так, Барнаби, должно быть, ты проголодался. Не желаешь ли позавтракать?

Немного погодя Барнаби уже сидел на кухне, а перед ним лежало невероятное количество еды. Яйца, приготовленные всеми мыслимыми способами, колбаски, ленты бекона и горы картофельных оладий, миски с чили и перцами, горы жареных грибов и лука на тарелках. В центре стола располагались кувшины с апельсиновым соком и ледяной водой. Барнаби ел — на него накинули противомоскитную сетку, внизу ее прибили к полу, а сверху прорезали дырку для головы, — а сам рассматривал работников фермы, которые входили и выходили по своим делам. Двух старушек они приветствовали, похоже, с восторгом — обнимались и целовались с ними.

— Ох, Тьяго, сейчас же слезь с меня, гадость ты эдакая, — воскликнула Этел, хихикая: то здоровенный толстый дядька с тяжелыми черными усами обхватил ее руками и прижал к себе изо всех сил. Рубашка у него была расстегнута до пупа — зрелище малоприятное.

— Ах, мисс Этел! — Он улыбнулся так, что кончики бровей у него опустились, а кончики усов задрались и чуть не встретились с бровями. — Без вас тут было все наперекосяк. Не смейте нас бросать. — Он погрозил пальцем и продолжил — полушутя, полувсерьез: — Как вы уехали, начались неприятности.

— Ты прекрасно знаешь, что нам с Марджори иногда нужен отдых, — сказала Этел. — Мы с ума сойдем, если не полетаем в отпуске на воздушном шаре. Но да, я слышала, что здесь было, и я на тебя, Тьяго, очень сержусь. Очень и очень. С твоей стороны я ожидала больше доброты и понимания.