Глядя, как горденем, пропущенным через блок на ноке рея, грузили на бриг их жалкие пожитки, Джек Обри думал о том, что новые члены команды не ахти какой подарок. Трое или четверо явно недотепы, у двух остальных был вид чуть посмышленей, и, зная это, они уже норовили задрать носы. Двое из тех, что казались простофилями, были грязны, как мусорщики, а один из новичков ухитрился обменять свою робу и щеголял в красной куртке со следами золотого шитья. И все-таки у каждого было по паре рук, они могли тянуть канаты, и было бы странно, если бы боцман и двое его помощников не заставили их вкалывать как следует.

— Эй, на палубе! — воскликнул мичман. — На верфи кто-то появился.

— Отлично, мистер Бабингтон. Можете спуститься и позавтракать. Шесть матросов, которых я не надеялся досчитаться, — удовлетворенно заметил Обри, обращаясь к Джеймсу Диллону, и направился к двери. — Ничего особенного, но дареному коню в зубы не смотрят. Правда, если не достать корыто и не отскоблить их как следует, то завшивеет вся команда. Но сняться с якоря они нам помогут. А сняться с якоря я рассчитываю, самое позднее, в половине десятого. — Джек Обри постучал по обитому медью рундуку и продолжил: — Мы захватим пару длинноствольных двенадцатифунтовых пушек, если удастся получить их в арсенале. Но в любом случае я намерен вывести бриг из гавани, пока дует ветер, чтобы проверить его резвость. Нынче вечером начнем конвоирование в Кальяри двенадцати «купцов», если они все здесь собрались. Так что надо проверить мореходные качества судна. Слушаю вас, мистер… мистер…

— Пуллингс, сэр. Помощник штурмана. К нам пришвартовался баркас с «Берфорда» с пополнением.

— С пополнением? Сколько их?

— Восемнадцать человек, сэр, — ответил Пуллингс, у которого едва не вырвалась фраза: «Причем некоторые из них отъявленные пьянчуги».

— Вы что — нибудь знаете о них, мистер Диллон? — спросил Обри.

— Мне известно, что на «Берфорде» были матросы с «Шарлотты», а также с других судов, предназначавшиеся для службы в гавани Магона, сэр. Но я не слышал, чтобы кого-то из них собирались направить на «Софи».

У Джека Обри чуть не вырвалась: «А я-то боялся, что останусь без экипажа», но он лишь фыркнул, удивляясь тому, что на него свалилась такая прорва людей. Затем его словно озарило: «Леди Уоррен».

— Теперь я отправлюсь на верфь, мистер Диллон, — проговорил Обри. — Мистер Хед — человек деловой и через полчаса сообщит мне, получу я пушки или нет. Если получу, то махну вам платком, и вы тотчас сможете заводить верпы. В чем дело, Ричардс?

— Сэр, — отозвался побледневший писарь. — Мистер казначей говорит, что отныне я должен буду каждый день приносить вам на подпись расписки и письма, а также чистовик приходно-расходной книги.

— Совершенно верно, — любезно отозвался Джек Обри. — Каждый божий день. И вскоре вы научитесь разбираться, какой день божий, а какой — нет. — Взглянув на часы, он добавил: — Вот счета от поставщиков. Остальное покажете мне в следующий раз.

То, что происходило на палубе, напоминало сцену на оживленном Чипсайде: две партии под руководством плотника и его помощников подготавливали место для установки на носу и на корме погонных и ретирадных пушек. Там же стояли кучки новичков со своими пожитками. Одни с интересом наблюдали за работой, то и дело отпуская замечания; другие с рассеянным видом глядели на небо, словно видели его впервые. А кое-кто даже умудрился влезть на шканцы — святая святых любого военного корабля.

— Черт побери, что за бардак? — рявкнул капитан. — Мистер Уотт, это же корабль Его Величества, а не плавучий цирк. Эй, ты, марш на бак!

Какое-то время, пока вспышка праведного капитанского гнева не заставила их зашевелиться, унтер-офицеры «Софи» невесело смотрели на командира. До его слуха донеслись слова: «Такой уж это народец».

— Я отправляюсь на берег, — продолжал Обри. — Когда вернусь, палуба должна выглядеть иначе.

Все еще кипя, он спустился в баркас вслед за мичманом.

«Неужели они думают, что я оставлю на берегу толкового матроса, если есть шанс запихнуть его на судно? — подумал он про себя. — Конечно, от трех вахт придется отказаться. Но даже в этом случае трудно будет найти четырнадцать дюймов для лишней койки».

Трехвахтенная система представляла собой гуманное изобретение, позволявшее матросам время от времени спать всю ночь, меж тем как при двух вахтах самое большее, на что они могли рассчитывать, это четыре часа сна. С другой стороны, получалось так, что половина экипажа имела в своем распоряжении все пространство в кубриках, чтобы подвесить там свои койки, пока другая половина работала на палубе. «Восемнадцать плюс шесть равно двадцати четырем, — подсчитывал Джек Обри. — Прибавим к ним пятьдесят или около того и получим семьдесят пять». Он умножил эту цифру на четырнадцать, поскольку по уставу на каждую койку полагалось по четырнадцать дюймов. И очень засомневался, найдется ли на борту «Софи» столько места, как это требуется уставом. Обри был все еще погружен в расчеты, когда послышалась команда мичмана:

— Табань. Суши весла. — И вельбот мягко ткнулся носом в стенку верфи.

— Возвращайтесь на судно, мистер Риккетс, — поддавшись порыву, произнес Обри. — Не думаю, что я задержусь надолго, а вы сэкономите время.

Однако из-за пополнения с «Бедфорда» он задержался и был вынужден ждать своей очереди, поскольку другие командиры успели прибыть раньше. В лучах яркого утреннего солнца он прогуливался взад-вперед в обществе моряка с таким же, как у него, эполетом. Это был Мидлтон, человек, обладавший энергией, которая позволила ему вырвать у судьбы назначение капитаном на «Вертюез» — отличный французский капер, который должен был принадлежать Джеку Обри, если бы, конечно, в мире существовала справедливость. Обменявшись новостями о том, что происходит на Средиземном море, Джек заметил, что прибыл за тем, чтобы раздобыть пару двенадцатифунтовых пушек.

— Вы считаете, что ваш бриг выдержит такую тяжесть? — спросил Мидлтон.

— Надеюсь. Из ваших четырехфунтовых пушек только по воробьям стрелять, зато лафеты отменно прочны — я бы от таких не отказался.

— Ну что ж, пусть вам повезет, — отозвался Мидлтон, кивнув головой. — Во всяком случае, вы прибыли в подходящий момент. По-моему, Хеда ставят в подчинение к Брауну, и он до того зол, что распродает все свое добро, словно жена рыботорговца в последний день ярмарки.

До Джека Обри успели дойти слухи о подобном обороте, который приняла многолетняя распря между советом вооружений и советом Адмиралтейства. Ему хотелось услышать что-нибудь новенькое, но тут из помещения с сияющим лицом вышел капитан Холлиуэл, и Мидлтон, в котором вдруг проснулась совесть, произнес:

— Уступаю вам свою очередь. У меня такой длинный список нужных мне вооружений, что на их перечисление уйдет вечность.

— Доброе утро, сэр, — поздоровался Джек, входя в помещение арсенала. — Я Обри, командир «Софи», и хотел бы, с вашего позволения, получить пару двенадцатифунтовых пушек.