— Это наш, Лена, коллега, — серьезно и даже торжественно сказала я, — а барахло на нем для конспирации.

— А я наклоняюсь и удивляюсь, — засмеялась она своей рифме, — что это от него не пахнет. От бомжей-то, сама знаешь, как несет! Щетины нет… А на лице словно клей резиновый высохший…

Скорее всего это и был резиновый клей, при помощи которого Лютиков искусственно, но не слишком искусно состарил себя.

— Не поднаторел товарищ наш еще в вопросах конспирации, — с наигранным сожалением ответила я, — но ничего, у него еще все впереди!

— Ой, Ольга, сколько я тебя знаю, ты все такая же смешная!

— Работа… — выразительно вздохнула я, — на психику действует! — Я покрутила пальцем у виска.

— Ладно, — махнула она рукой, — у меня времени в обрез, — она озабоченно взглянула на часы.

Мы прошли с ней за ширму. Лютиков лежал бледный и осунувшийся. Я помогла Виктору надеть на Ромку пальто и снова принялась благодарить Ленку.

— Смени пластинку, Бойкова, — со снисходительной иронией посмотрела она на меня.

— О’кей. Если что, звони.

— Ты тоже звони. Если консультация нужна да и так просто…

Подхватив нашего больного, мы тем же самым методом транспортировали его до машины.

В этот самый момент к дверям больницы подкатила «Скорая». Вышедшие из нее санитары вынесли носилки. Я, помогая транспортировать Романа, кинула в их сторону любопытный взгляд. Вот еще один несчастный, подумала я. Мужчина, лежавший на носилках, хоть я и взглянула на него лишь мельком (ну не до того сейчас, чтобы разглядывать его), показался мне определенно знакомым. Его темные волосы и нос с горбинкой запечатлелись в моем мозгу, словно на моментальной фотографии, сделанной «Полароидом». Но в то мгновение у меня не было сил напрягать свою память.

Санитарам, как, впрочем, и нам, не удалось избежать вопросительных взглядов остолбеневших зевак. Никак не отреагировав на вопрос, застывший в глазах добропорядочных граждан, молодцы в белых халатах понесли носилки к приемному покою, а мы принялись усаживать-укладывать Лютикова на заднее сиденье. Наконец, проделав все необходимые действия, отправились ко мне домой.

Слава богу, никто нас больше не преследует! Иначе у меня бы случилась истерика, да, да, самая настоящая.

И только когда мы почти добрались до дома, правда, не на такой скорости, на какой гнали к больнице, до меня как-то само собой дошло, где я могла раньше видеть того человека на носилках. А видела я его не далее как сегодня. Лицо этого брюнета я «сфотографировала», когда он стрелял из своей «пушки» с глушителем в Лютикова. Это человек из серой «копейки», которую протаранил трамвай, по счастливой случайности не расплющивший в придачу и нас.

* * *

У подъезда дежурили две бабульки. Закутавшись в пуховые платки, они вышагивали, проходя, наверное, за день не меньше пяти километров каждая. С ними я по соображениям вежливости, конечно, здоровалась, но как звать-величать этих дряхлых «синичек», не ведала. Я сделала морду кирпичом и, помогая Виктору открыть дверь и извлечь Ромку, вошла следом за ними в подъезд. Эта сцена не смогла уберечь нас от критического шамканья старушек:

— Хотя бы меру знали, а то напьются… на ногах не стоят.

Хлопнувшая подъездная дверь не позволила услышать окончания этой обычной в таких случаях сентенции. Мы поднялись в квартиру.

— В гостиную, — скомандовала я.

Мы уложили Лютикова на тахту и только тогда сели в кресла и перевели дыхание. Я сняла шубку, проклиная себя за то, что вообще ее надела. В куртке я несомненно чувствовала бы себя более комфортно.

— Ты как хочешь, а я — в душ, — крикнула я Виктору из прихожей.

Виктор находился в гостиной подле Ромы, поэтому я не сподобилась увидеть его равнодушный кивок. Под душем я провела не более пятнадцати минут, поздравив себя с пробудившейся во мне под давлением обстоятельств способностью совершать водные процедуры в таком аскетическом режиме. Дело в том, что я привыкла нежиться в ванне часа по два. Особенно после таких вот пробежек, погонь и поднимания тяжестей. Это (ванна, конечно) очень расслабляет и, я бы даже сказала, просветляет. Только в ванной меня посещает чувство безопасности, как ни вздорно и ни банально это звучит, чувство полной изоляции от себе подобных. В гостиной, или в спальне, или на кухне ты все еще для них достижима: радио, телевизор, телефон. А в ванной… Конечно, можно и туда прихватить с собой сотовый… если хочешь испортить себе удовольствие.

Растеревшись полотенцем и нацепив махровый халат, я вернулась в гостиную и предложила Виктору последовать моему примеру. Он немного смутился — я прочла это в его глазах. Но потом, видно, решив, что никакой вольности в этом нет, пошел в ванную.

Лютиков спал. Я тоже была не прочь растянуться на своей удобной кровати и вкусить прелестей Морфея. Но памятуя о двух мужчинах в моей квартире, наоборот, решила взбодриться и отправилась на кухню готовить кофе. Оттуда же и позвонила в редакцию. Ответила обеспокоенная, как она сказала, «нашим исчезновением», Маринка. Я вкратце рассказала, что с нами приключилось, из уважения к ее ранимому самолюбию.

— Вечно тебе везет! — воскликнула она, услышав притчу о благородстве и взаимовыручке. — А Виктор?

— Моется в ванной, — мне почему-то захотелось подколоть ее.

Я ведь могла этого не говорить. Так нет же, ляпнула правду! Моя пробудившаяся привычка каверзничать и ставить таких вот сентиментальных барышень в тупик меня, впрочем, порадовала. Это свидетельствовало, что я пребываю в полной боевой готовности, даже не выпив чашки кофе.

— Как?.. — растерянно промямлила Маринка.

— Не смотрела, не знаю. Но, наверное, в этом он не сильно отличается от других людей, — иронизировала я, — а вообще-то кто его знает. Я могу тебе рассказать, как это делаю я. Вначале…

— Бойкова, — послышался ее сердитый голос, — твоими байками…

— …бойкими?

— …сыта по горло. Тут, между прочим, тебе звонили, — принялась она тихо и вежливо мстить, — интересовались, не появилась ли ты в редакции.

— Кто?

— Не представился. Мужской голос. И кажется, не предвещающий ничего доброго.

— Да ты что! — усмехнулась я, хотя на душе у меня заскребли кошки.

Этот брюнет на невзрачной серой «копейке» с суперсильным двигателем запросто мог сообщить по мобильному номер моей машины своим приятелям. Имея связи в милиции, без особого труда можно быстренько вычислить владельца машины, а значит, и все другие мои реквизиты, включая номера домашнего и мобильного телефонов.

Ведь государство похоже чем-то на бабку-сплетницу у подъезда. Непременно хочет знать о тебе все-все-все. Не успеет человек появиться на свет, а ему на ногу уже вешают бирочку, чтобы не перепутать с другими новорожденными. Дальше — больше. Его данные заносят в регистрационный журнал, потом родители отправляются в ЗАГС, где получают на него первый официальный документ — свидетельство о рождении, а в ЗАГСе остается запись, что родился новый человек, за которым теперь нужен глаз да глаз: как бы он чего не натворил, недоумок.