Шрифт:
Интервал:
Закладка:
"Стрелку" Карл забил в промышленном районе города, в огромном пустом цехе бывшего завода. На его территорию можно было вьехать с любой стороны. Заборов не было, как и не было дверей на входах в цех.
В одно и тоже время к заводу с разных сторон подьехали машины, освещая зводские стены лучами фар.
Две из них были Демьяна.
Навстречу им двигалась машина с Карлом. Её быстро догоняла та машина, в которой находились Прораб, Коля и Миша.
Кондрат вьехал на заводскую территорию сбоку, направляясь к месту "стрелки".
Машины шли на малой скорости, обьезжая кучи мусора, ямы и брошенное заводское оборудование. И в одно и тоже время вьехали с трёх сторон в огромный цех.
Прямо посередине тянулась линия проката стали. Она разделяла цех на две половины.
Кондрат остановил свою машину в разломе линии и вылез из кабины.
Две пары других притормозили по обеим сторонам от неё, метрах в двадцати друг от друга.
Демьян не решился опустить стекло на боковой дверце, да и Карл сидел, не пытаясь высовываться из иномарки., глядя в сторону машины Прораба.
Тот, едва все остановились, быстро вышел из кабины и перешёл к Карлу.
— Всё по высшему разряду, — хрипло сказал он, садясь рядом с Карлом.
— А иначе и быть не могло, — холодно ответил Карл.
— Он догадается, когда увидит, что деньги в инкассаторском чемодане.
— Только не Демьян. В том — то и прелесть апофеоза моего плана, что расчитываться с этим дураком мы будем его деньгами.
Проравб, обхватив свои плечи влажными ладонями и отвернувшись от Демьяна, рассмеялся.
— Но есть и сожаление, — иронично улыбаясь, заговорил Карл, — что он никогда не допрёт, чьи это деньги.
— А вдруг ему подскажет Кондрат?
— Нет. Не в привычке Кондрата раскрывать моргалки дуракам.
Сейчас Карл ощущал в душе то приятное чувство, какое бывало раньше после удачной аферы.
Простой грабёж не принёс бы ему чувство удовлетворения. Нужен был оригинальный апофеоз, о котором впоследствии можно было вспомнить и повеселить душу. Вспломнить вместе с другими такими же делами, сидя где — нибудь в плетённом кресле у бассейна или на террасе, глядя на бескрайний океан.
Правда, другие дела не приносили Карлу ни крупных денег, ни морального удовольствия. Так как дурачить чаще всего приходилось колхозников, выбивая из них кредиты на поставку сельских машин и удобрений.
Да, приходилось выступать перед коллективами колхозников и рабочих, которые угрюмо и недоверчиво разглядывали его, делая вид и даже намекая, что, мол, не проведёшь нас — мы тёртые калачи.
Вот таких тёртых он легко обводил вокруг пальца, зная, что они будут стыдиться, что остались в дураках. И вряд ли помчатся в органы.
Но были и приятные изюминки.
Это когда он возвращался к одураченным, чтобы повторно их одурачить. Везя им кое — какую технику.
Люди, порой, извинялись перед ним, что говорили и думали о нём плохо, как о проходимце. И охотно доверяли ему свои финансы. Правда, они были небольшие, тысяч пятьдесят, семьдесят.
Впереди Карла и Прораба, паралельно прокатному стану, стояла вторая машина, в которой сидели Миша и Коля.
Они силились удержаться от смеха, поглядывая вбок, туда, где стояли машины Демьяна и где он сам, угрюмо и зло пялился на группу Карла.
Коля, прикрывая лицо рукой с зажатой в ней сигаретой, говорил:
— Ну и ну, я этот день и час запомню на всю жизнь.
— Да, дело прошло очень ловко. А сейчас… — Миша замолчал.
— Что ты хотел сказать?
— Думаю о расчёте.
— Карл не обманет. Тем более, что все наши собрались у завода. Ждут своих кусков, — ответил Коля.
Помещение цеха было хорошо освещено светов фар, который к тому же отражался от его белых стен.
Кондрат прошёл по середине прокатной линии до центра, по обеим сторонам которой стояли машины. Громко похлопал широкими ладонями и зычно заговорил:
— И так, давайте разберём первый вопрос. Его сущность заключается в сумме долга, который обязан выплатить Демьяну Карл. Готов ли к ответу Карл?
Карл приоткрыл дверцу машины и ответил:
— Да, я готов, как и обещал. Коля, Миша, принесите Кондрату чемодан. Кондрат, сам отсчитай мой долг. Я доверяю.
Коля и Миша вынесли из машины тяжёлый чемодан и, держа его с двух сторон, поглядывая себе под ноги, быстрым шагом направились к Кондрату. Положили чемодан на станину прокатной линии. И вернулись в свою иномарку.
Кондрат встал так, чтобы все, кто находился по обеим от него сторонам, видели не только движение его рук, но и весь чемодан целиком.
Медленным движением опустил на него свои ладони. Погладил крышку, затягивая паузу. Потом неторопливо щёлкнул одним замком, потом вторым. И начал поднимать крышку.
Она открылась в направлении идущей прокатной линии. Так что те, кто сейчас сидел в машинах могли видеть все движения его рук внутри чемодана.
В нём лежал огромный мешок, в каких всегда инкассаторы возили деньги. Кондрат расстегнул его горловину и сунул внутрь руку.
Всё!
Игра началась! Жестокая, многоходовая, смертельная. И только один человек знал все ходы этой игры, Диана, жестокая, холодная и умная. Она любила читать романы Бронте и Жорж Санд, потому что эти авторши, будучи сильными женщинами, рисовали свой идеал мужчины: слабый слюнтяй, подкаблучник. Диане нравились слабые парни.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Они шли по ночной улице.
Она чуть впереди, а он — за ней, глядя на неё.
— А почему… — заговорил он.
— Нипочему, — строго ответила Диана. — Не люблю разговорчивых.
— А я как раз разговорчивый.
— Знаю, потому что слюнтяй.
— Тебе нравятся слюнтяи?
— Да.
— И много у тебя их было?
— Один, давно. И хватит об этом.
— Всё — таки любопытно…
— Женя, я выбрала тебя. И если тебе хочется говорить, то говори что — нибудь другое.
— А что ты хочешь услышать.
— Ничего.
В подьезде было сумрачно. И когда она стала подниматься по лестнице впереди него, он погладил её ягодицы. Диана отвела его руку в сторону. А когда они подошли к квартире, она вынимая ключи из кармана, покосился в его сторону.
— На меня не бросайся. Мне это не надо…сегодня и, наверное, долго.
— А что так?
— Мне нужно привыкнуть к тебе. К тому же я не хочу того, что ты хочешь.
— А ты сюда часто водишь парней с "пяточка"?.
Это было оскорбление, но Диана никак не ответила на его вопрос. Пропустила парня в комнату. И едва они вошли, как он обнял Диану. Она расцепила его руки и отошла к столу. Заговорила негромко, но жестоким голосом:
— Я