— Я? В город? — Крисп даже мечтать не смел о путешествии в имперскую столицу. Он посмаковал эту мысль — и через минуту затряс головой:

— Лучше уж я буду пахать. Это я умею. К тому же убивать мне так же не нравится, как и отцу.

— Мне тоже, — отозвался Идалк. — Но иногда приходится. И, как я уже сказал, по-моему, из тебя бы вышел хороший солдат.

— Нет, спасибочки. Больше всего мне хочется собрать хороший урожай бобовых, чтобы зимой не пришлось голодать. — Крисп сказал это со всей возможной твердостью, чтобы убедить Идалка — а заодно и себя самого, — что он говорит серьезно.

— Воля твоя, — пожал плечами ветеран. — Хотя если ты хочешь продолжать пахать, нам не мешало бы удостовериться, что банда кубратов действовала в одиночку. Но сначала разденем трупы. — Несколько сельчан уже приступили к этому занятию. — Доспехи и стрелы у них лучше наших, — продолжал Идалк. — Сабли больше годятся для конного боя, к которому привычны кубраты, но их мы тоже прихватим.

— Да, но как же нам быть с дикарями? — спросил Крисп. — Помнишь, мы думали, что они могут поставить часового возле деревни? Если он удерет и предупредит остальных, нагрянет большая банда…

— И тогда мечи и стрелы мало помогут, потому что дать отпор большой и разъяренной банде мы не в силах. А значит, если часовой там есть, отпускать его нельзя. — Идалк склонил голову набок. — Ну, храбрый командир Крисп, как бы ты предложил его обезвредить?

Скажи это ветеран чуть другим тоном, вопрос прозвучал бы насмешкой. Но Идалк, похоже, просто задал Криспу задачку, вроде того как Варадий порой заставлял юношей писать длинные и трудные слова. Крисп задумался.

— Если мы всем скопом двинемся в деревню по дороге, — сказал он наконец, — нас обязательно заметят. Всадник на коне запросто сможет объехать нас кругом, но потом непременно вернется на дорогу, чтобы выяснить, что стряслось с его товарищами. Может, посадим в засаде несколько лучников и не дадим ему это сделать?

— Можно! — Идалк, улыбаясь, отдал Криспу видесский военный салют, прижав к сердцу кулак. А затем повернулся к Фостию: — Скотос тебя побери, дружище, почему твой сын так упорно хочет идти по стопам отца?

— Потому что у него есть здравый смысл, — ответил отец Криспа. — Лучше пахать землю, чем лечь в нее костьми.

Крисп с жаром кивнул.

— Ладно, ладно, — вздохнул Идалк. — Но план тем не менее хорош. Думаю, у нас получится.

Он начал скликать сельчан. Некоторые из них рубили ветки и плющ, чтобы соорудить волокушу и оттащить домой погибших и троих или четверых тяжелораненых. Кубратских лошадей оставили собиравшимся в засаду лучникам, чтобы те забрали их на обратном пути, а трупы врагов — воронам на поживу.

Глядя, как начинает осуществляться его план, Крисп испытал такой же благоговейный трепет, какой вызывали в нем колосья, выраставшие из посеянных семян. Как он и предполагал, одинокий кубрат сидел верхом на коне двумя милями ближе к деревне, чем остальная банда. При виде видессиан, бросившихся к нему с копьями наперевес, всадник вздрогнул и пустил лошадь рысью, а потом перешел на галоп. Крестьяне погнались за ним, но не поймали.

Как Крисп и ожидал, кубрат вернулся на дорогу. Юноша с Идалком улыбнулись друг другу, наблюдая за тем, как клубы пыли, поднятой конскими копытами, тают вдали.

— Ну все, ему конец, — радостно проговорил Крисп. — Теперь можно и домой.

Домой они прибыли как раз после заката — чуть раньше, чем всадники напали бы на деревню, останься они в живых. В сумерках были видны фигуры женщин и детей, стоявших на улице и с тревогой гадавших, вернутся ли их мужья, отцы, сыновья и возлюбленные назад.

Весь отряд, как один человек, дружно грянул: «Фос!» Не говоря уже о том, что кубраты не могли издать такой клич, родные узнали их голоса. И с радостными криками помчались навстречу победителям. Часть восторженных криков сменилась стенаниями, когда женщины увиделись, что не все вернулись живыми и невредимыми. Но для большинства жителей деревни это все же был миг ликования.

Обняв свою мать, Крисп заметил, как сильно ему приходится нагибаться, чтобы поцеловать ее. Еще более странным показался ему поцелуй Евдокии. Живя с ней бок о бок изо дня в день, он практически не замечал, как выросла его сестренка — и вдруг в его объятиях оказалась настоящая женщина. Ему пришлось напрячься, чтобы вспомнить, что ей исполнилось столько же лет, сколько было Зоранне в тот день Зимнего солнцеворота.

Стоило ему подумать о Зоранне, как она тут же объявилась во плоти и тоже поцеловала его. Объятие их было неуклюжим; Крисп склонился над ее выпуклым животом, где зрело дитя, и чмокнул в губы.

Рядом с ними раздался женский вопль:

— Где мой муж?!

— С ним все в порядке, Ормсида, — сказал ей Крисп. — Он вместе с другими лучниками остался, чтобы поймать в ловушку дикаря, которому удалось от нас ускользнуть. Все, кого здесь нет, сидят в засаде.

— О, хвала Фосу! — воскликнула Ормсида и тоже поцеловала Криспа, хотя и была втрое старше его. За следующий час его перецеловало столько народу — и его, и друг дружку, — что хватило бы на шесть праздников солнцеворота вместе взятых.

А потом, в самый разгар ликования, в деревню возвратились лучники. Односельчане встретили их радостными воплями — Ормсида чуть не размазала Гермона по своей мощной груди, — однако вернувшиеся не разделяли всеобщего восторга. Крисп сразу понял, что это значит.

— Кубрат удрал, — сказал он.

Это прозвучало как обвинение. Лучники повесили головы.

— Мы выпустили в него и коня двадцать стрел, не меньше, — оправдываясь, заметил один из них, — и даже попали, потому что он орал как резаный.

— Кубрат удрал, — повторил Крисп. Хуже этого он ничего не мог придумать. Нет, мог. Через минуту его осенило:

— Он приведет к нам толпы кочевников.

После этого праздник быстро угас.

* * *

Следующие пять дней Крисп провел в смутном ожидании. Такое же настроение царило и во всей деревне, но у Криспа были две причины для тревоги. Как и остальные сельчане, он не сомневался, что кубраты жестоко отомстят за убийство своих товарищей. Но для Криспа эта угроза отступила на второй план, поскольку раненое плечо отца болело все сильнее.

Фостий, как обычно, старался скрыть свою боль. Но левая рука у него почти не двигалась, а вскоре он свалился в лихорадке.

Никакие припарки, которые деревенские женщины прикладывали к ране, не помогали. Фостий всегда был мужчина плотный, но теперь, с пугающей быстротой, плоть стаивала с его костей.

Поэтому Крисп почувствовал чуть ли не облегчение, когда на пятый вечер дозорный, сидевший на высоком дереве, прокричал:

— Всадники!

Вместе с остальными Крисп помчался за оружием: с кубратами, по крайней мере, можно было бороться. А в пылу сражения некогда будет тревожиться за отца.