Вскоре после полудня батальон сделал привал в тени раскинувшегося вдоль дороги леса. Подложив под голову сумки с противогазами, камни или вытянутую руку, солдаты мгновенно засыпали. С каждым привалом работы у меня только прибавлялось. Перед перевязочным пунктом постоянно выстраивалась длинная очередь солдат, стерших в кровь ноги. Сегодня было даже несколько случаев теплового удара. Я вскрывал слишком большие мозоли на ступнях, накладывал на больные места компрессы, делал уколы от теплового удара. В особенно тяжелых случаях я выписывал освобождение от пешего марша: солдат имел возможность в течение двух-трех дней ехать в кузове автомашины сопровождавшего нас обоза.

Еще одной напастью для нас оказалась загрязненная питьевая вода. Хотя наши солдаты и были многократно привиты от тифа, паратифа и дизентерии, мы не имели права рисковать. Пока на полевой кухне готовили достаточное количество чая, санитарная рота обеспечивала личный состав батальона питьевой водой, которая была очищена в специальном фильтровальном аппарате. Был отдан приказ, строго-настрого запрещавший всем пить некипяченую или непрофильтрованную воду.

Конечно, было непросто удержать измученного жаждой солдата, вдоволь наглотавшегося дорожной пыли, от того, чтобы не пить воду из первого же попавшегося источника. Было невозможно этого добиться и с помощью одного лишь строгого приказа командира батальона. Эту проблему со свойственным ему остроумием решил Мюллер. Однажды утром несколько пехотинцев нашли рядом с деревенским колодцем какие-то странные ампулы. Когда они принесли их в медсанчасть, я исследовал их и установил, что они совершенно безвредны. Однако в ротах быстро распространился слух, что это были ампулы с ядом, которым русские отравили воду во всех колодцах в округе. Разумеется, никто из нашего медицинского персонала не стал опровергать этот слух. Вечером Мюллер и Дехорн привели ко мне с торжествующим видом шестерых солдат. Павшие духом солдаты сознались, что пили воду из «отравленного» колодца. Одним из них оказался Земмельмайер из Кёльна, любимый всеми весельчак и балагур, который к тому же был помощником нашего повара, что извиняло его за допущенный проступок еще меньше, чем всех остальных.

– Как вы выявили их? – спросил я у Мюллера, отведя его в сторонку.

– Да очень просто, герр ассистенцарцт! Я рассказал всем, что при своевременном лечении мы сможем спасти жизнь каждого солдата, который пил воду из «отравленного» колодца, – в противном случае он, скорее всего, умрет.

– И что же прикажете нам делать с ними? Теперь вы врач, Мюллер!

– Может быть, поставить им клизмы и промыть желудок, а потом дать касторки? – предложил он.

Услышав это, Дехорн расхохотался.

– Да вы настоящий коновал, Мюллер! – с деланым возмущением заметил я. – Думаю, что после такого изматывающего перехода солдаты слишком устали, чтобы выдержать лечение такими лошадиными дозами! Дайте каждому из них по три ложки активированного угля и по одной ложке касторового масла. Это им не повредит, а лишь послужит хорошим уроком на будущее! – подытожил я.

На следующее утро к нам в медсанчасть обратились еще восемнадцать перепуганных солдат и попросили у Мюллера «противоядия». После этого к нам с жалобами обращались только повара, поскольку теперь на каждом привале они были вынуждены работать до упаду, чтобы напоить всех измученных жаждой солдат чаем и кофе.

Километр за километром мы продолжали двигаться вперед. Справа (южнее) от нас остался город Гродно, мы же направились в сторону Лиды. Снова над головами бойцов нашего батальона пролетели русские самолеты – вероятно, их целью были мосты через Мемель (Неман), оставшиеся далеко позади нас. Наши зенитчики открыли по ним яростный огонь, и в бездонном голубом небе поплыли маленькие белые облачка от разрывов. Но шедшие в походных колоннах солдаты слишком устали, чтобы замечать еще что-то, что не касалось непосредственно их самих.

Мысли каждого солдата были прикованы лишь к следующему шагу, который он должен был сделать, к трудностям дороги, к мозолям на ногах, к сухости в горле и к тяжести снаряжения. Только бы дойти до следующего привала, чтобы хоть несколько часов не переставлять налившиеся свинцом ноги, – об этом мечтал каждый боец. Больше не было слышно ни пения, ни смеха, ни внятного разговора. Походная колонна двигалась в полном безмолвии. Время от времени приходилось совершать небольшие вылазки на одно из близлежащих полей. Они всегда проводились с надлежащей тщательностью. Но уже не энтузиазм и всеобщее воодушевление, а лишь дисциплина заставляла измотанный батальон держаться вместе.

Раскаленное солнце медленно опустилось за горизонт. Над дорогой висели плотные клубы пыли. Колонна продолжала двигаться на восток.

В наступившей темноте каждый втайне уже желал, чтобы русские наконец остановились и начали обороняться. Мы желали, чтобы произошло хоть что-нибудь, все равно что. Пусть это будет что-то такое, что в конце концов остановит этот бесконечный переход с его невыносимой монотонностью, даже если это будет кровавый бой. Наконец в 11 часов вечера поступил приказ остановиться на ночлег на большом крестьянском хуторе. В этот день мы снова прошли более шестидесяти километров.

Ближе к полуночи из штаба полка прибыл связной с донесением, что следующий день объявлен для нашего батальона днем отдыха. Многие солдаты уже крепко спали, а те немногие из них, которые еще бодрствовали, встретили эту новость бурным ликованием. Однако, как бы громко ни звучали их крики радости, они оказались не в состоянии разбудить спящих боевых товарищей.

На следующее утро солдаты, купавшиеся в пруду рядом с хутором, радостными криками и свистом приветствовали симпатичную доярку, направлявшуюся в коровник. После крепкого ночного сна мысли солдат снова потекли в более привычном русле. Хорошенькой доярке такое повышенное внимание, пожалуй, даже понравилось. Поскольку сегодняшний день был объявлен свободным от марша, я временно отменил приказ о запрете купания и мытья ног. Те военнослужащие батальона, которые не купались в пруду, собрались у колодца и мылись, раздевшись до пояса, стирали носки или портянки, занимались личной гигиеной или штопали свое обмундирование. Среди всего личного состава царило радостное настроение.

Уже в течение двух дней вдали раздавался приглушенный грохот орудий. Шум боя доносился из одного и того же места, и многие из нас задавались вопросом, почему там наши войска не продвигаются вперед. Однако, как мы позже выяснили, причины для беспокойства не было. С позавчерашнего дня под Белостоком были окружены две русские армии, которые тщетно пытались прорвать стальное кольцо окружения, неумолимо сжимавшееся вокруг них. А канонада доносилась из осажденного нашими боевыми товарищами форта «Гронно», относящегося к крепости Белосток.

Перед медсанчастью выстроилась длинная очередь солдат с тщательно вымытыми ногами, которые ожидали медицинской помощи. Наконец-то я мог спокойно, без всякой спешки заняться ими!

Я смазывал йодом небольшие мозоли и заклеивал их пластырем. Крупные мозоли я дезинфицировал и вскрывал. С гнойных мозолей удалялась кожа, рана очищалась, и на нее накладывалась тонкая повязка, чтобы люди снова могли носить сапоги. Еще никогда в жизни я не срезал столько лоскутов кожи за один день. Кроме пациентов, имевших проблемы с ногами, ко мне обратилось несколько человек с кишечными заболеваниями – очевидно, эти парни все-таки напились грязной воды! Одного человека лягнула лошадь, двое других страдали от конъюнктивита, вызванного продолжительным нахождением в густой пыли во время долгого перехода. Однако в общем и целом люди хорошо выдержали первые три дня похода, так действовавшего нам на нервы. Лишь нескольких пациентов пришлось отправить в тыл в санитарную роту. Я считал своей обязанностью предоставить в распоряжение Нойхоффа батальон здоровых солдат, когда действительно начнутся реальные боевые действия. Мы не могли позволить себе нести потери уже в это время.