«И тут появился Ле Пен. Надо было видеть его в 1984 году во время первого выступления по телевидению в передаче „Час истины“, благодаря которой он прописался в гостиных у французов. Он вступает в схватку с журналистами, которые берут у него интервью. Он занимает всю сцену и царит на ней, как тореадор на арене. Долго добивался он, чтобы ему позволили выйти на площадку телестудии. Пришлось даже написать жалобное письмо Миттерану о том, что государственное телевидение игнорирует его. Хитроватый президент шевельнул пальцем, и… Это было самым большим везением Ле Пена. Бывший устроитель скандалов в Латинском квартале, бывший член Национального собрания, где он возглавлял микроскопическую группку, Ле Пен, только что разменявший шестой десяток лет, попал-таки на голубой экран. Тот день 1984 года был днем его триумфа.

Что же увидели телезрители? Они увидели живого типа с острым языком, самоуверенного и антипатичного. Но — он говорил о том, о чем говорить было не принято. Вот он стоя объявляет минуту молчания в память о жертвах коммунизма. Думаете, он первым придумал это? Вспомните, как в свое время Понятовский, друг Жискара, предрекал советские танки на площади Согласия в случае победы левых на выборах! Старый мир с его фантазмами не исчез, и Ле Пен реанимировал его. Он говорил громким голосом о том, о чем другие говорили чуть ли не шепотом. Это стало его лозунгом. Он нравится. Благодаря своей воинственности он стал феноменом телевизионной ярмарки тщеславия. О нем говорят, как о чем-то исключительном. Но это было грубой ошибкой: пойдя по такому простому пути, невозможно понять политическую подоплеку персонажа и того, что он несет с собой»[64].

Какое-то время над Ле Пеном можно было подтрунивать, даже смеяться (и либеральные журналисты никогда не отказывали себе в этом удовольствии), но когда на президентских выборах 1988 г. за него проголосовало почти 4,5 миллиона французов (14,36 % голосов избирателей), стало ясно, что Национальный Фронт — это всерьез и надолго.

А за два года до этого — в 1986 г. — партийный билет Национального Фронта получила юная студентка университета Пантеон-Асса Марин Ле Пен.

Если в середине 80-х Ле Пен был еще «феноменом», то в 90-х он превратился в постоянного игрока на поле французской политики, чья роль становилась год от года все более важной. Предвыборные кампании НФ делали упор на коррупции, которая разъедала «большие партии» — социалистов и Объединение в поддержку Республики. «Все прогнили, кроме НФ», — утверждали идеологи партии. Пропагандистская машина Фронта убеждала избирателей, что между левыми и правыми нет большой разницы (собственно, именно здесь следует искать корни излюбленной «шутки» Марин Ле Пен про «партию UMPS» — то есть Союза за народное движение (UMP) и социалистов (S), сливающихся в одного послушного воле Брюсселя монстра).

«Ни правых, ни левых — только французы!» — возвещал слоган партии на выборах 1995 г. На этих выборах Жан-Мари получил честные 15 % голосов: тогда многим казалось, что это электоральный потолок кандидата от крайне правых. В том же году на муниципальных выборах несколько кандидатов Национального Фронта победили соперников из «больших партий» и стали мэрами ряда больших городов на юге страны — Мариньяна, Оранжа и Тулона. Партия стремилась интегрироваться в низовые структуры французской государственной машины — в советы муниципалитетов, кантонов и департаментов, понимая, что доверие избирателей в регионах — фундамент, без которого невозможно дальнейшее «завоевание» Франции. Броские лозунги НФ привлекали на сторону Ле Пена многих французов, традиционно сочувствовавших крайне правым, — но этого ему было мало. Нужно было во что бы то ни стало выйти из гетто, прорвать блокаду больших партий — а это можно было сделать, лишь выбрав правильную стратегию, которая обеспечила бы Национальному Фронту поддержку тех избирателей, которые раньше голосовали за правых, центристов и даже левых. Борьба за электорат — в сущности, та же борьба за ресурсы; тем, кто приходит к дележу пирога во вторую и третью очередь, не стоит надеяться, что где-то в сторонке лежит, никем не замеченный, лакомый кусочек. Ресурс нужно отнимать у соперников, а для НФ соперниками были все без исключения партии Пятой республики.

Уверенный рост популярности НФ был связан в первую очередь с ростом протестных настроений в широких кругах французского общества. Главная идеологическая «приманка» НФ — борьба с иммиграцией — находила отклик в сердцах все большего количества французов. Поток иммигрантов из Северной Африки и Ближнего Востока в бывшую метрополию достиг уже таких масштабов, что игнорировать эту проблему стало невозможно. Однако «большие партии» как раз этим и занимались — делали вид, что с иммиграцией в стране все нормально. На этом фоне Национальный Фронт был единственной партией Франции, которая не просто придавала большое значение проблеме иммигрантов (особенно мусульман), но и рассматривала ее как ключевую для всей политической повестки.

Но идеи НФ были популярны не только потому, что в них присутствовала простая и понятная идея разделения общества на «своих» и «чужих». Активисты партии все чаще говорили о том, что французскому обществу необходимы перемены: рабочие места и социальная помощь должны в первую очередь предоставляться французам, а не чужакам. Однако речь не шла о разделении на «своих» и «чужих» по цвету кожи или форме черепа: к «французам» причислялись представители любых национальностей при условии, что они разделяют идеалы французской культуры и цивилизации, живут по обычаям новой Родины и ставят интересы ее жителей выше всех остальных (родовых, общинных, религиозных и т. д.). Это была не голая декларация: пример Ахмеда и Сорайи Джеббуров показывает, что представители арабского мира не только могли поддерживать идеи НФ, но и интегрироваться в его организационную структуру.

Однако подавляющее большинство иммигрантов (и особенно нелегальных) рассматривались идеологами НФ как главные виновники роста преступности и безработицы в стране, как балласт, не дающий Франции развиваться экономически и интеллектуально. Последнее обстоятельство подчеркивалось особо: из-за большого количества детей нефранцузского происхождения, плохо говорящих и почти не умеющих писать на языке новой Родины, учителя в школах вынуждены были по нескольку раз объяснять одни и те же вещи; качество обучения — а стало быть, и квалификация выпускников школ — неуклонно снижались…

Таким образом, уже в конце 80-х — начале 90-х годов НФ совершенно сознательно противостоял идеологии «мультикультурализма», которая тогда лишь набирала силу. (В 2010 г. о провале «мульти-культи» объявит бундесканцлер Германии Ангела Меркель — но это никак не изменит иммиграционную политику Брюсселя.)

Левые, разумеется, клеймили «фронтистов» фашистами и расистами: это было гораздо проще, чем вступать с идеологами НФ в серьезную дискуссию о «войне цивилизаций». Между тем, в партии появились серьезные идеологи, спорить с которыми для левых было не всегда комфортно. Самым ярким из них был Бруно Мегре — человек, с именем которого связан наиболее острый кризис в истории Национального Фронта.