Она была подругой и союзницей кронпринцессы Анастасии и хотела вернуться к ней.

Сквозь дверь из черного камня донесся приглушенный лязгающий звук. За ней шли охранники. Пришло время для ее ежедневного допроса.

Эта мысль вызвала волну тошноты, но Линн отбросила страх, который тянулся из глубины ее сознания. Бесшумно, даже без звона цепей, она сменила свою медитативную позу на позу эмбриона на полу.

Звякнули ключи, и затем дверь открылась.

Свет факелов ослепил ее. Она провела тяжелой рукой по лицу, чтобы прикрыть глаза. Раздался звон металла ключей, вновь погрузившихся в карман. По полу резко зазвенели шаги, и кто-то опустился рядом с ней на колени.

– Она до сих пор жива? – Она узнала по голосу своего охранника Исьяса. Дважды в день он просовывал поднос в ее камеру сквозь маленькое прямоугольное отверстие в двери, выплескивая холодную кашу на пол. Они подсыпали ей в еду божевосх, яд, который подавлял силу родства. Вот как они держали своих аффинитов под контролем – легкий, но ужасно эффективный метод. Никто не мог выжить без воды или пищи. А дозировки божевосха, которую они добавляли, хватало почти на два дня.

Послышался смешок второго стражника.

– Если убьешь ее, больше не сможешь с ней играть. – Допрашивающий ее офицер Василий был воспитан для жестокости. В ее первый день здесь он швырнул ее в камеру и вылил на нее ведро холодной воды. Она провела остаток ночи, дрожа от холода, а всю следующую неделю болела.

Но это был лишь незначительный акт злобы, чтобы обучить ее правилам. Это во время ее допросов наружу выбирался настоящий монстр, каким он являлся на самом деле.

Спина Линн болела от ран, которые он нанес. Но это не имело значения. Телесные раны относились к физическим. А остерегаться нужно было душевных.

И все же она не смогла сдержать резкий крик, сорвавшийся с губ, когда нога Василия врезалась ей в ребра.

– Вот и все, – усмехнулся он, когда она согнулась пополам, задыхаясь и хватая ртом воздух. – Игнорируешь нас, ты, узкоглазая деимхов?

Внезапно он схватил ее за шею и прижал к стене с такой силой, что ее голова ударилась о шершавый черный камень. Линн стиснула зубы, наблюдая звезды, которые вспыхнули перед ее глазами, заставляя себя оставаться неподвижной.

Ей нужно было заставить их поверить, что она слаба. В самом начале она сопротивлялась, нанося удары и пинки своим охранникам и Василию – и была наказана за это. Привязана к стене без единого дюйма свободного пространства в течение нескольких дней. Лишена воды и пищи, пока губы не начали кровоточить и она не потеряла сознание.

День ото дня ее борьба ослабевала, удары наносились все мягче и мягче, пока однажды они не нашли ее свернувшейся калачиком в углу камеры, со склоненной головой и сцепленными руками. Они насмехались, и она терпела их властные прикосновения, как будто они владели ею.

Они и не подозревали, что все это было частью ее плана.

Она молчала, пока они тащили ее наверх, наручники натирали запястья, разрывая плоть. Линн позволила своей голове слегка опуститься, а ногам безвольно волочиться по полу.

– Будь прокляты боги, бесполезная кемейранка, – прорычал Исьяс, таща ее за собой. – Вставай, черт тебя дери, не встанешь?

Она проигнорировала их.

– Мы казним ее через неделю, – сказал Василий Исьясу, и, несмотря ни на что, Линн вздрогнула от бессердечия его слов. Он говорил о ее смерти с куда меньшим волнением, чем о потере домашнего скота. – Мы не должны прикасаться к ней после сегодняшнего дня, они хотят, чтобы она была здоровой и живой перед тем, как встретится с топором.

Они тащили ее мимо камер, а затем вверх по винтовой лестнице, на которой воздух становился все менее плотным, темноту начинал рассеивать мерцающий свет. Свежий, пахнущий снегом ветерок коснулся ее щек, легкий, как перышко, и все же она обнаружила, что ее чувства пробуждаются, как цветок на солнце. Божевосх, пробежавший по ее крови, блокировал любую реакцию ее силы родства, и все же прохладные ветры шевелились в ее груди, вдыхая в нее жизнь. Жизнь и надежду.

Пока они поднимались по каменным ступеням, она поняла, что что-то изменилось. Обычно они проходили мимо первого ряда дверей из черного камня в коридор с комнатами для допросов. Сегодня они продолжали идти: вверх, вверх.

Словно почувствовав ее беспокойство, Василий ухмыльнулся ей через плечо.

– Тебя ждет кое-что особенное, – сказал он, и чистое ликование в его голосе заставило ее вздрогнуть. – Мы поглядим, не выдашь ли ты сегодня все свои грязные секреты, кемейранка.

Она споткнулась на одной из ступенек, и ее лодыжки ударились о грубый камень. Исьяс разочарованно застонал, и вместе с Василием они потащили ее вверх по последним нескольким ступенькам – мимо ряда дверей из черного камня, за которыми последовал ряд железнорудных дверей.

Ее босые ноги коснулись чистого холодного мрамора. На девственно белых стенах появились гобелены с изображениями белых тигров, богов и различных кирилийских символов.

Ее сопровождающие провели ее по нескольким развилкам и поворотам, и она обратила внимание на элегантность полированных дубовых дверей, латунные ручки с тигровой головой, бдительность охранников. Это было место для высокопоставленных гостей, часто посещающих эту тюрьму. Линн мало что знала о кирилийских тюрьмах и еще меньше о Стенающих скалах, кроме того факта, что тюрьма находилась высоко. Вся она представляла башню без окон и с единственным тщательно охраняемым входом, который обещал быструю смерть, если кто-то попытается сбежать.

Это был риск, на который ей придется пойти в конце концов.

Исьяс отпер одну из тяжелых дубовых дверей. Линн проследила за его руками, когда он повесил ключ обратно на пояс и застегнул металлическую пряжку с надежным щелчком. Дверь распахнулась, и, прежде чем она успела хотя бы мельком взглянуть на комнату, Василий втолкнул ее внутрь.

– Приятного вам последнего допроса, деимхов, – усмехнулся он, и дверь захлопнулась.

Она лежала на полу. И все же медленно ее чувства пришли в движение, когда она поняла, что ее лицо было теплым от знакомого, восхитительного ощущения, похожего на материнский поцелуй.

Солнечный свет.

В одно мгновение Линн оказалась на ногах, цепи на ее запястьях и лодыжках ощущались легче воздуха, когда она пересекла комнату в два шага. Окно было плотно закрыто и зарешечено снаружи толстыми железными прутьями, которые разбивали солнечный свет на блоки.

Линн прижала руку к прохладному стеклу, и от ее дыхания оно запотело, так что заснеженный пейзаж за окном казался туманным белым пятном. Под ней раскинулась северная тайга, из-под корки снега выглядывали темно-зеленые пятна, а небо сверкало вечной синевой.

Она была загипнотизирована открывшимся видом и не услышала звука тихо открывшейся двери и бесшумных, как тени, шагов.

Линн обернулась, когда дверь с щелчком закрылась.