Когда я открыл глаза, на лице Бруса уже была маска, в остальном он сидел настолько же неподвижно, как прежде.

Бритый налысо мужчина в башмаках встал на колени перед нашей кельей и склонил голову. На нем была бурая одежда, напоминавшая мешок, а еще потрепанные штаны до коленей. Рядом с ним кто-то стоял, но я видел только маленькие стопы – может, женщины, а может, ребенка, да еще край красных одежд.

– Я принес еду и воду, освященное существо… мудростью Матери…

Он поставил на пол деревянный поднос в форме ящичка, вполз в келью и уставил низенький столик раскрашенными мисками и чарочками.

Я взглянул на стол. Миска вареных овощей, печеные пирожки катмуль, несколько коржиков хлеба, кубики фасолевого сыра, деревянные щипчики для еды.

Брус поднял миску с горячим овощным хишмишем и подсунул его под серебрёные ноздри своей маски.

– Не употребляются тела детей земли, – в его голосе прорезалось отвращение. – Только Праматерь может их пожирать. В этой пище чувствуется присутствие тела рыбы и приправы. Грешные приправы, ослабляющие тело и дух, суть такой же грех для здоровья. Эта пища нечиста и должна быть забрана. Хлеба, сыра и воды хватит для подкрепления тела, а дух принадлежит Матери.

Он отставил миску, после чего нервно вынул платок и принялся вытирать пальцы, которых коснулся пар.

Второй пришелец, в одеяниях жреца, тот, от кого я видел лишь стопы, внезапно пнул стоящего на коленях слугу в бок. Я услышал глухой стук и сдавленный стон.

– Лунные козлы! Ты перепутал миски, вонючка! Ты опозорил храм!

Пришелец пал на колени с кулаками на брусчатке рядом с корчащимся от боли стариком и склонил бритую маленькую голову. Одно плечо у него было обнажено, а на челе был начертан красный знак: раздвоенная линия, что заканчивалась спиралями-близнецами. Поднял лицо. Я увидел глаза, форму губ и бровей и решил, что это, скорее всего, девушка. Адептка. В ее чертах было нечто беспокойно знакомое, но я не мог понять, что именно.

– Непростительно! Случилось нечто позорное! – кричала она. – Слуги войны могут порой получать живое тело в пище, это дозволяют приказания пророчицы. Эта крыса перепутал миски и принес нечистую пищу, предназначенную для лунных псов. Его постигнет суровое наказание, пусть все станет единым!

– Хлеб, сыр и вода, – повторил Брус. – Остальное до́лжно забрать.

Мы остались одни, все так же не говоря ни слова. Я запомнил лекцию, которой Брус меня оделил, когда я пытался напиться, а потому не пошевелился.

Брус произнес короткую благодарственную молитву, после чего повторил все, что делал ранее с водой. Притронулся к губам кусочком хлеба, через некоторое время прожевал маленький кусочек и выплюнул его на ладонь, затем, подождав еще немного, оторвал кусок, который решился съесть. Я подумал, что таким образом он проверяет, не отравлена ли пища. Может, это и было действенно, но я решил, что он тут перебирает лишку. Как и с тем, что отослал прочь тушеные овощи и пирожки. Раз уж нас угостили, я бы охотно съел не только хлеба с водой.

Я смотрел, как Брус неспешно ест, а потом кладет остатки на тарелку и подталкивает ее в моем направлении. Я съел сухой хлеб, кислый фасолевый сыр с острым неприятным запахом и выпил кубок воды. Я все еще не ощущал голода и надеялся, что ничего не случится. Что нам позволят сидеть до утра, а после выпустят в дальнейшую дорогу.

Однако прошло немного времени, и я снова услышал шорох ног по камням: кто-то приблизился. Тот самый жрец, который привел нас сквозь ворота. Похоже, им здесь непросто найти для себя занятие.

Существо с раскрашенным лицом встало на колени перед низким входом, полностью его закрыв.

– Вскоре Мать поглотит солнце, – заявило. – Рога проревут Хор Тьмы. Придет время вечернего жертвования. Обычай наш таков, чтобы проводила его жреческая персона, которую мы дарим приютом. Это будет честь для Башни.

Я омертвел.

Брус мог знать несколько случайных молитв, но откуда бы ему знать, как проводить обряды? Я понял, что теперь у нас точно нет и шанса. Подходя так близко к обиталищу Подземной Матери, мы привлекли бы ее внимание. Не справились бы. Не тут, под ее носом.

– Странствующий не обладает нынче достаточно чистым духом, чтобы сойти в святой санктуарий, – заявил Брус суровым, скрежещущим голосом.

– Кто распознает грех даже в миске, – тот достаточно чист, чтобы вынести встречу с божеством, – холодно ответил жрец, и на этот раз мне показалось, что он – мужчина. – Когда раздается призыв Матери, нельзя, чтобы ожидание длилось слишком долго.

Брус медленно встал, словно на его спине лежала корзина с камнями.

– Агирен, никуда не уходи, – сказал он на нормальном языке. – Стереги Слово.

Я понял, что должен бежать. Только как? Через лабиринт у стоп башни, сквозь запертые врата? И как бы я потом пересек мост? Имея на себе лишь одеяния адепта? Наши корзины с одеждой и пищей, наши посохи шпиона и все остальное – лежат в повозке. И что же, мне оставлять Бруса на милость храма?

– Место адепта – подле его мастера, – заявил жрец. – Надлежит ли назначить иного? Как тогда совершится жертвование?

Так все и решилось. Нам пришлось снова войти в лабиринт склоненных стен и отправиться путаницей коридоров в неизвестность.

Однако на этот раз мы отправились иной дорогой, поскольку быстро оказались во внешнем дворе, что окружал башню и лабиринт. Здесь стояла толпа. Женщины в кастовых, многослойных платьях, сбитые в шумную группку. Одни чего-то ждали, другие, похоже, чего-то требовали. Некоторые сидели под стенами, скрючившись, порой с опущенными головами. Одни выглядели возбужденными, другие – отчаявшимися.

Я полагал, что внутренние пространства покинуты и едва ли не безлюдны. Я привык к пустым, вьющимся коридорам, наполненным лишь тенями да эхом. Мне казалось, что толпы остались снаружи, на площади, за воротами башни.

Мы шли сквозь толпу, но тут никто не падал пред нами на колени. Женщины протягивали руки и либо касались наших одежд, либо пытались поймать их скрюченными пальцами. Чего-то они от нас хотели, но в общем шуме было не разобрать, чего именно.

– Его зовут Алтай Кирдигал! Мы должны добраться в горы, к нашей семье! Мы из Ахардыма! Отдайте мне мужа! Он ничего не сделал! Алтай Кирдигал!

– Впустите нас к архиматроне! Мы хотим говорить с Матерью!

– Отдайте мне сына! Тугалай Меррек! Он хороший! Это послушный парень! Позвольте мне с ним поговорить! Он больной! Не может носить камни!

– Мать! Благословения больной! Проведите меня к архиматроне.

Ведущее нас существо шло сквозь толпу молча и неудержимо, отбрасывая тянущиеся со всех сторон руки, а мы брели следом.

Женщины остались позади, мы же прошли сквозь округлые врата, попав на очередное узкое подворье, кольцом опоясывающее башню. Я подумал, что надобно убить этого жреца и бежать. Лучше всего – сейчас же. Чем дальше и глубже мы входим, тем сложнее будет выбраться. Однако Брус шел рядом совершенно спокойно. Я не знал, каковы его намерения, но приходилось ему доверять.