Начать было сложнее, чем продолжить. Первые два рисунка шли через силу, первые главы – через скепсис: Марина не ждала от книги ничего выдающегося, привычно искала недостатки, а не достоинства. Но незаметно для самой себя втянулась, нашла в вымышленном мире что-то близкое и знакомое. Даже нарисовала два внеплановых портрета – очень уж хотелось не только прочесть, но и посмотреть, как герои выглядели на карнавале. Единственной сложностью с этими портретами было то, чтобы оторваться ради них от чтения: в сюжете как раз появился намёк на магический заговор…

За целый день Марина не сделала ничего полезного ни для своей компании, ни для заказчиков, ни для сноходцев. Весь выходной потратила на себя – и на Смайт с Чарамуштой. И, к собственному удивлению, ничуть об этом не пожалела. Хотя она нарисовала восемь иллюстраций (пусть и не полноценных, а так, быстрых набросков), под вечер она чувствовала себя бодрее, чем с утра.

Теперь важно было не расплескать эту бодрость, не упустить вновь пойманное за хвост вдохновение.

* * *

Странно было покупать себе мороженое на деньги, которые кто-то заплатил за такой эфемерный товар, как сон. Ещё страннее было получать стипендию за то, что спишь. Но раз уж Куратор настаивал…

На самом деле, он это даже объяснил. Хотя ясности в его словах привычно было меньше, чем тумана. Мол, сноходцам было важно не утонуть в мире снов, потому они держались за мир яви якорями официальной работы, социальной жизни, родственных уз. А раз за работу наяву полагалась зарплата, то и за работу во сне – тоже. Причём не прыгучими овцами или расписными зонтами, а деньгами. Небольшими, но на оплату счетов и еды хватило бы.

Единственным условием было завести для такой платы отдельную карту, не важно какого банка. Марина завела. И испытала сложные эмоции, когда на карту впервые пришла стипендия: будто сон прорвался в явь.

Оплата по карте прошла. Купленное мороженное тоже оказалось вполне реальным – оно не торопилось во что-нибудь превратиться или испариться. Разве что растаять, но такова уж была его натура.

Поначалу, получив предложение о работе во сне, Марина колебалась. Во-первых, трудно было поверить. Во-вторых, не хотелось быть как какой-нибудь вымышленный персонаж, который днём рулит корпорацией, ночью борется с преступностью, а отдохнуть, видимо, успевает за время переодевания из одного костюма в другой. В-третьих, ещё меньше хотелось уйти с нормальной работы на не совсем нормальную. Впрочем, для подстраховки у Марины имелась «подушка безопасности» – лежавшая в банке заначка; да и кое-какое роялти капало… Но в итоге делать выбор «или одно, или другое» не пришлось: сноходческие обязанности без особых проблем встроились в график, будто очередная подработка. Даже отдых не пострадал: до или после (кому как было удобнее) странствий по чужим снам сноходцы расслаблялись в собственных. Там они отпускали контроль и из укротителей снов превращались обратно в зрителей.

Приятный бонус: абсолютно пропала бессонница. Если раньше Марина могла засидеться глубоко за полночь, а потом ещё час ворочаться в попытках уснуть, то теперь её глаза начинали слипаться вскоре после наступления темноты, и она проваливалась в сон, едва её голова касалась подушки.

Словом, всё оказалось лучше, чем можно было предположить. Если бы не один большой и смертельно опасный минус – кошмары.

Тишину нарушил голос Пелагеи. Морская свинка – это вам не обычная свинья, она не хрюкает, а урчаще поскрипывает: звук такой, будто кто-то трёт мокрым пальцем по стеклу. К этому звуку можно привыкнуть, его можно даже считать приятным. Однако на сей раз он звучал тревожно.

Марина подняла голову от планшета и удивлённо прислушалась. Обычно Пелагея вела себя как пушистое брёвнышко, округлое, малоподвижное и безмолвное. Но сейчас в морской свинке словно включилась сигнализация. Марина перевела взгляд на окно. Чёрт, уже закат! Она заработалась и совсем забыла, что скоро выползут твари.

Ну же, быстрее, да где же?.. А, вот!

Марина схватила полоски бумаги и метнулась к окнам, к дверям, к шкафам – на каждую дверь и дверцу нужно было наклеить по бумажке. Отогнать тварей такие обереги не могли – разве что чуть-чуть замедлить… но главное, они давали знать, откуда придёт угроза.

Мрак ночи проглотил последние лучи солнца. Марина задёрнула шторы, выключила свет, вытащила клетку с Пелагеей на середину комнаты и сама уселась рядом, прямо на пол, шёпотом успокаивая зверька и чутко прислушиваясь к любым звукам снаружи.

Скрип. Скрип. Скрип.

Проклятье! Похоже, ей не повезло. Сегодня твари пришли в её дом.

Скрип. Скрип. Скрип.

Совсем рядом, на её этаже.

Скрип. Скрип. Тишина.

Фуф, неужели пронесло?

Тишина. Треск – кто-то разрывал бумагу, соединявшую дверь с дверным косяком. Или разрезал когтём. Медленно-медленно.

Бежать было некуда. Звать некого. Оставалось только сжаться, замереть – и ни в коем случае не смотреть.

Бумага порвалась. Дверь квартиры дрогнула и открылась. Тварь, шумно принюхиваясь, замерла на пороге. Вдох. Выдох. Вдох. Когти лязгнули, сочленения скрипнули. Тварь проникла в прихожую.

Пелагея уже не пищала – она заверещала, выпучив глазки-бусинки и уставившись на что-то за спиной Марины. В её глазках Марина увидела отражение своей смерти.

Нельзя оборачиваться. Если обернуться, то увидишь самый страшный ужас, какой только есть на свете. Ужас, для которого нет слов, есть только крики, стоны, вой. Не шевелиться. Не дышать.

Пелагея захлебнулась визгом. И Марина очнулась от оцепенения: сквозь всепоглощающий страх пробилось желание помочь, защитить. Когда спасаешь кого-то близкого, забываешь о себе.

С лязгом отскочила дверца клетки, Марина схватила дрожащий меховой комочек, прижала к себе и метнулась прочь, к окну. В последней надежде на непонятно что отдёрнула штору – и отшатнулась: с улицы глядело бледное лицо. Его губы зашевелились – оно пыталось что-то ей сказать, но сквозь стекло до Марины не долетало ни звука. Бледный некто глянул ей за плечо, вздрогнул и стал подпрыгивать, пытаясь дотянуться до… форточки? Форточки!

Не важно, почему ей самой не пришло это в голову. Не важно, кем или чем был бледный некто. Важно, что сейчас появился хотя бы шанс на спасение, и Марина не собиралась его упускать.

Она не то что вскочила – она взлетела на подоконник. Правой рукой по-прежнему бережно прижимала себе морскую свинку. Левой распахнула форточку.

Тварь, прежде угрожающе медлительная, вальяжно игравшая со своей жертвой, напряглась. Хлестнул по стене хвост. Раздалось хриплое шипение. Когтистая лапа, становившаяся всё длиннее и длиннее, потянулась к Марине – Марина этого не видела, но буквально спиной чувствовала. Колыхнулся позади воздух, щёлкнул очередной удлинивший лапу сустав – а что было дальше, Марина не запомнила. Словно монтажёр вырезал десяток-другой кадров из ленты событий и сделал склейку. Вот Марина ещё на подоконнике – а вот она уже вываливается из форточки и падает вниз. И её хватает бледный некто.