и притянула ребенка к себе. – Скоро все закончится! Война не будет идти долго! Скоро все закончится и мы с тобой уедем! В Москву! Хочешь в Москву?

– Она не разговаривает теперь, – сказала старшая девочка, – разучилась. Потом это пройдет, она же понимает все. Это называется шок!

– И откуда ты все знаешь? Зовут то тебя как, знайка?

– Аня меня зовут. Я тут всех знаю, и меня все знают, а ты новенькая, с баржой прибыла, больше баржи не будет, хорошо, если бронекатера будут приходить, а ты живешь у разведчиков и у тебя есть радио. Видишь, я все знаю.

– Я тебя заберу!– сказала Ольга Наде, – Ты мне веришь? – и девочка кивнула головой. – Скоро все кончится, и я тебя заберу!

Глава 12

Он очнулся от боли, когда его укладывали на операционный стол. Нина Гордеева разрезала его сапоги и аккуратно сняла их, так, что он и не почувствовал, потом разрезала ватные брюки и ему было стыдно, и он рукой натягивал вниз исподнее. Медсестра засмеялась и стала обрабатывать раны, было больно, но терпимо. Она выбросила использованные тампоны в ведро и сказала:

– Сейчас, солдатик, потерпи! Софья Михайловна! – сестра посмотрела в сторону и замолчала, а он, приподнявшись на локтях, проследил за ее взглядом, и увидел женщину в белом, забрызганном кровью халате, сидевшую на стуле у стены. Военврач третьего ранга Пащенко Софья Михайловна спала, склонив голову набок, меж длинных пальцев дымилась папироса, а в уголке открытого рта скопилась слюна и стекала по подбородку тоненькой струйкой.

– Третьи сутки на ногах, шестьдесят две операции! – сказала Нина, и направилась было к ней, но солдат остановил ее громким шепотом:

– Не буди, пусть поспит! – и уважительно покачал головой.

Через несколько минут Пащенко проснулась сама, укорила медсестер, что не разбудили, и подошла к операционному столу. Она стала ощупывать ноги раненого, не глядя на него, а он напрягся, и следил за выражением ее лица. Потом она снова вымыла руки и стояла у стола, подняв их, ждала, когда они высохнут окончательно.

– Доктор! – спросил солдат, волнуясь. – А вы мне ноги выше колена отрежете или ниже?

Софья Михайловна взглянула на него непонимающе, и сказала с улыбкой:

– Не выше и не ниже! Кости не задеты, а железо мы сейчас вытащим!

Боец выдохнул облегченно и, когда она спросила, не налить ли ему спирту, он отказался.

– Мы, сибиряки, терпеливые!

Он попросил что-нибудь вставить ему в зубы, и Нина Гордеева скрутила бинт в тугой жгут, и он крепко сжал его зубами. Ухватился за края стола, чувствуя сквозь простыню шероховатость не струганных досок, и кивнул Софье Михайловне, мол, готов, можете начинать. Он перенес операцию молча, только вздрагивал всем телом, когда было особенно больно, и когда все закончилось, почувствовал, что уже не сможет удержать сознание. Медсестры закончили перевязку, и Нина Гордеева сказала, вытирая пот с его лба:

–Ну, что, солдат! Всё, на левый берег. Там тебя поставят на ноги!

– Как на левый берег? – он силился приподняться, – нельзя мне на левый берег!

– Что ж, без тебя Сталинград не отстоим?

– Отстоим! – ему казалось, что он кричит, а Нина наклонилась, чтобы разобрать шёпот. – Отстоим! Но как же без меня? Без меня никак нельзя!

* * *

29.10.42 г. 18.15 Радиограмма ЧУЙКОВУ, ГУРОВУ, ЕРЁМЕНКО Потери большие. Сил нет. Положение безвыходное. Срочно шлите живую силу или укажите вариант действий. Бой продолжается в траншеях. ГОРОХОВ”.

“30.10.42 10.30 Радиограмма ГОРОХОВУ Приказываю: организовать жесткую оборону и прочно удерживать занимаемый рубеж. Мобилизовать для обороны, уничтожения группировки противника все имеющиеся силы на месте. Примите самые решительные меры по наведению и поддержанию железной боевой дисциплины и порядка. На пополнение в ближайшее время не рассчитывайте. ЧУЙКОВ, ГУРОВ”.

Глава 13

Из дневника лейтенанта Герберта Крауса

“Сегодня был очень тяжелый день. Восемь раз мы ходили в атаку и почти безрезультатно. Танки прорвали оборону русских, но они почти все их сожгли. Пленных мы теперь больше не берем, ибо эти субъекты до последнего стреляют из своих укрытий. Так что тут помогают только ручные гранаты и огнеметы. Всего только еще две маленькие частицы города в руках русских, но и оттуда они будут выкурены.

Наш полк тает, как кусок сахара в кипятке. Большие потери офицерского состава, нет уже ни Отто, ни Курта, ни Эрнста, – никого из "стаи неистовых", их зарыли где-то здесь, в этой каменной земле. До сих пор нам не удалось поднять бокал за Волгу, который Отто хотел выпить еще в августе. Рядовой состав также сменился почти полностью. Тех солдат, с кем я вступил в этот проклятый город, осталось четырнадцать человек.

Мы закрепились в русских траншеях, но солдаты боятся спать. Эти собаки могут напасть в любое время.

Сталинград – это ад на земле. Русский здесь, на северной окраине города, очень крепко держится и защищается упорно и ожесточенно. Если нам удается днем продвинуться вперед на десять метров, ночью они отбивают их обратно. Впрочем, скоро и этот последний кусочек земли будет взят, хотя русский солдат очень упорен и вынослив.

Сегодня утром опять обнаружили двоих солдат с перерезанным горлом. Дело рук русских диверсантов, конечно. Но это не повод для паники, просто плохо поставлена служба – солдаты спят на посту. Кто-то распространяет слухи о появлении какого-то черного призрака. Чушь!

Опять приходил Хохенштауф и с ним этот неприятный тип – Раупах. У него шрам на щеке и я все время смотрел на этот шрам, чтобы не видеть его глаз. Бесцветные и как будто стеклянные. По-моему, ему убить человека проще, чем таракана раздавить.

Мы выпили коньяку, и когда Хохенштауф доставал бутылку из чемодана, я видел там русскую форму. Конечно, у них своя работа. Он обмолвился, что скоро они пойдут к русским с диверсионным заданием, и что если обезглавить командование «егерской группы Горохова», то русские долго не продержатся. Что-то слишком он откровенен со мной. Хотя, не думаю, что он может замышлять против меня какую-то подлость, ведь он аристократ. У него какое-то птичье лицо, вернее, глаза. Да и имя у него птичье – Гейер! ( по-немецки – коршун, стервятник). Ему здесь не с кем общаться, мало образованных людей. Думаю, мы с ним подружимся”.

Лейтенант Краус убрал тетрадь в ранец, потому что в дверь постучали, и кто-то вошел в тамбур, отделенный дощатой перегородкой. Гюнтер возражал кому-то, и Краус крикнул денщику, чтобы тот пропустил гостя. Вошел Хохенштауф и Краус поднялся с кровати.

Гюнтер подал им ужин и лейтенант отпустил его проведать