Вернешься ты, и вот тогда,

Тогда дадим друг другу слово,

Что будем вместе, вместе навсегда![20]

Николай попытался удержать Ивана за плечи, но тот вывернулся из его рук, а после – из куртки и, сбросив ее на пол, вошел в уютную, старого фонда, свежеотделанную по-новому подчеркнуто девятнадцатого какого-нибудь столетия – кухню, с большими окнами, высоким потолком, массивной, старинной как будто люстрой, таким же старинным круглым столом и вазой на нем и увядшими, но все еще прекрасными, розами в ней – в такую же и с тем же примерно убранством кухню, что и у самого Ивана в квартире, с одним лишь «ярким», сразу заметным отличием – мягкими, глубокими двумя креслами и сидящей в одном из них, поджав под себя ноги, молодой, симпатичной, светловолосой и совершенно не знакомой ему женщиной с чашкой ароматного, только что сваренного, кофе в ладонях.

– Hey, hello! – Иван подошел к женщине и протянул руку. – Иван, – улыбнулся он.

– Мари, – улыбнулась она и ответила рукопожатием. Тогда Иван, склонившись, поднес ее руку к губам и стал целовать поочередно каждый на ней палец.

– Отстань, отстань… оставь ее, – подняв куртку, Николай бросил ее на спинку пустого кресла, сел на стул около стола и закурил.

– Est-il ton garçon disparu?[21]– спросила Мари Николая.

– Угу, – ответил он.

– Слушайте, а вы, Мари… ну, как Марина? Как Марина Влади, жена Высоцкого? – весело спросил Иван, услышав знакомые первые ноты и, взяв со стола пульт, прибавил громкости на музыкальном центре. Мари продолжала улыбаться и смотрела на Ивана удивленно и непонимающе.

– Ведь Эльбрус и с самолета видно здорово!

Рассмеялась ты и взяла с собой, – удерживая пульт, как микрофон, громко, с чувством, с пафосом начал подпевать Иван, поглядывая на Николая.

– И с тех пор ты стала близкая и ласковая, Альпинистка моя, скалол-л-лазка моя!

Первый раз меня из трещины вытаскивая,

Улыбалась ты, скалол-л-лазка моя, – Иван подошел к Николаю вплотную и продолжал:

– А потом, за эти пр-р-роклятые тр-рещины,

Когда ужин твой я нахваливал,

Получил я две кор-р-роткие затрещины —

Но не обиделся, а приговар-ривал:

– О-о-ох, какая же ты близкая и ласковая,

Альпинистка моя, скалол-л-лазка моя!

Каждый раз меня по трещинам выискивая,

Ты бр-ранила меня, альпинистка моя, – Иван опустился перед Николаем на пол, на колени и, то прижимая к груди, то выпрастывая руки вперед, продолжал:

– А потом на каждом нашем восхождении —

Ну почему ты ко мне недоверчивая?! —

Стр-раховала ты меня аж с наслаждением,

Альпинистка моя гуттапер-р-рчевая.

О-о-ох, какая ж ты неблизкая, неласковая,

Альпинистка моя, скалалалазка моя!

Каждый раз меня из пр-ропасти вытаскивая,

Ты р-ругала меня, скалол-л-лазка моя, – Иван поднялся и сел к Николаю на колени, и обнял за шею, и на ухо продолжал:

– За тобой тянулся из последней силы я —

До тебя уже мне р-рукой подать.

Вот долезу и скажу: – Довольна, милая?!..

Тут сор-рвался вниз, но успел сказать:

– О-о-о-ох, какая же ты близкая и ласковая,

Альпинистка моя, скалалалаласковая!

Мы теперь с тобой одной веревкой связаны —

Стали оба мы скалол-л-лазами…

– Ne fais pas attention, il est ivre et en état de choc[22], – успокоил Николай немного обалдевшую Мари, а следом и себя тихо… тоже. – Завтра… бля-я-я-ядь, что же завтра-то будет, а? – истерика точно… и «Скорая» – как же теперь без нее, – нет, не успокоил – раззадорил, еще больше расстроил, отнял у Ивана пульт, убавил громкость и затушил сигарету.

– Коля… Коля… – тихо позвал Иван, касаясь губами шеи друга, – ты… ты просто охуительно… ну, просто fucking beautiful… Мне так хорошо с тобой, м-м-м-м-м-м… так ни с кем хорошо не было… Я не знаю… не понимаю, что со мной Коля, ты… ты меня с ума сводишь. У меня такого… у меня никогда так не было, как с тобой, понимаешь?

– Взаимно, – ухмыльнулся Николай.

– Я хочу тебя… до черта, – Иван пристально посмотрел Николаю в глаза. – Бля-я-я-я! А-а-а-а-а! Господи! Как же я хочу тебя, Коля! Ну, посмотри… посмотри… у меня встал уже… Вот… смотри… думал, месяц не встанет, – и попытался расстегнуть свои джинсы.

– Мало тебе, да? Не устал еще? Не тошнит? – снова ухмыльнулся Николай, отвечая таким же пристальным взглядом.

– Устал. Тошнит… очень… ужасно… Как же это все… м-м-м-м-м-м, fu-u-uck… – со страдальческим выражением на лице простонал Иван. – Ненавижу их! Ненавижу… И себя… себя еще больше… не могу, не могу… не хочу… Мерзотно так, Коля… стыдно… м-м-м-м-м-м, скоты, бля, скоты… Fucking shit, Коля! Как же мне стыдно! До черта, понимаешь, Коля?! Коля… но не с тобой, не с тобой… с тобой никогда… – Иван почти касался губами губ Николая. – Обними меня, Коля… поцелуй, поцелуй… я умру щас… поцелуй, пожалуйста, поцелуй…

– Целовать? Поганый твой рот? – хищно улыбнулся Николай и чуть отстранил голову.

– Ты чувствуешь? – Иван опустил глаза.

– Я знаю.

– Я вымою, я щас вымою… с мылом щас, о’k?!.. Нет… подожди… лучше ты сам… сам… вымой меня, Коля… постирай, прошу! – как следует – с порошком, с хлоркой, Коля… и погладь… погладь меня, полижи… пососи меня… пососи мне, Коля! Мне нужно… мне нужно, Коля!.. Давай, Коля! Пойдем, Коля! – Иван попытался расстегнуть джинсы друга, но Николай удержал его за руки. – Ну, помоги мне, прошу! Бля! Господи! Помоги!.. Плохо, Коля! Очень, Коля! Не хочу, не хочу! Они… они говорили, что я… что я… Я не Котеночек, Коля! Я ведь не Котеночек, правда?! – со слезами на глазах вопрошал Иван.

– Нет, нет, конечно, нет… успокойся… успокойся… – Николай привлек к себе Ивана и обнял. – Все… все…

– Не хочу, не хочу, Коля… Коля, сделай что-нибудь, прошу, тебя. Сделай что-нибудь, Коля… – дрожал Иван.

– Ч-ч-ч-ч-ч, тихо, тихо… все, Ваня, все… – укачивал Ивана Николай. – Успокойся, Ваня, все… тихо… тихо… сейчас задушишь меня, – хрипло посмеивался Николай, чуть ослабляя объятия.

– Коля… Коля… – вытирал рукавом слезы Иван. – Кто я теперь? Кто я для тебя? Скажи, Коля…

– Опять начинаешь? Может, хватит уже?

– Ну, пожалуйста, скажи, – и снова уткнулся мокрым лицом в шею друга Иван.