В значительной степени мы были совершенно разными, но в положительном, а не в отрицательном смысле. Там, где я был наивен в человеческих отношениях, Шери была проницательна. Там, где у меня была склонность избегать конфликтов, Шери быстро вступала в них, особенно когда дело доходило до защиты себя или кого-то другого. Она видела насквозь обстоятельства, которые оставались для меня непроницаемыми, и ее эмоциональный диапазон был намного шире моего собственного. Она могла чувствовать больше, чем я, но я не уверен, что она понимала это в то время. Оставшись почти ошарашенным своим разводом, блуждая в тумане его последствий, я, должно быть, выглядел ужасно уязвимым для нее. В конце концов, я потерял почти все, и в таком состоянии я должен был выглядеть раненым и брошенным на произвол судьбы, маленьким мальчиком, потерявшимся во время шторма.

Но чего Шери не знала, так это того, что я был почти полностью рационалом. Она увидела ранимого мужчину, который, должно быть, казался чрезвычайно чувствительным и покладистым. Она не могла видеть другую, более тревожную часть меня, ту часть, которая часто не обращала внимания, которая была не очень эмоциональной, в основе которой лежало странное оцепенение.

До поры я сам не обращал внимания на эту часть своей натуры. Но теперь, когда я мельком вижу фотографию Джеффа в книге или по телевизору, я задаюсь вопросом, насколько близко я подошел к тому состоянию мертвенности и эмоциональной безжизненности, до которого наконец опустился мой сын. Я смотрю на его лицо, особенно на фотографиях, сделанных во время суда, и не вижу в нем никаких чувств, никаких эмоций, только ужасную пустоту в его глазах. Я слушаю его голос, когда он описывает немыслимые поступки. Монотонно, не акцентируясь ни на чем и без эмоций. Я вижу и слышу своего сына и думаю: «Неужели я такой же?»

Мой сын убил свою первую жертву летом 1978 года. К тому времени, конечно, я уже не жил в доме на Бат-роуд.

Чтобы поддерживать связь со своими сыновьями, особенно с Дэйвом, которому было всего двенадцать лет, я часто звонил домой. Обычно я разговаривал с Дэйвом, но порой и с Джеффом.

Внезапно, в августе, на эти звонки никто не ответил. Я звонил каждый день в течение семи дней, но ответа по-прежнему не было. Я стал часто проезжать мимо дома, и когда по прошествии трех дней я даже не увидел машину Джойс на подъездной дорожке, я решил, что у меня нет другого выбора, кроме как проверить дом.

Шери была со мной в тот день, но она осталась в машине, пока я выходил и направлялся к входной двери.

Я постучала в дверь, и через мгновение Джефф приоткрыл ее наполовину. Он выглядел несколько смущенным, как будто его застали врасплох.

– Где мама? – спросила я. Джефф, казалось, не был готов ответить на мой вопрос.

– А где Дэйв?

И снова Джефф не ответил.

Заглянув в дом, я вдруг заметила, что Джефф был не один.

– Кто там внутри? – Сказала я, проходя мимо Джеффа и входя в дом.

Джойс и Дэйва не было, но по дому слонялись какие-то странные подростки, знакомые Джеффа. Они казались несколько не в себе.

Я велел им выметаться и насел на Джеффа.

– Где Дэйв и твоя мать? – потребовал я ответа.

– Ушли, – ответил Джефф. – Съехали.

– Куда съехали?

– Не знаю.

– Ты хочешь сказать, что она не вернется?

Джефф только пожал плечами.

Я продолжал расспрашивать его, но Джефф стоял на своем. Он твердил, что не знает, куда подевались Джойс и Дэйв, и хотя я продолжал давить на него, он не добавил ничего, кроме того с чего начал: «Они съехали».

К тому времени Шери вошла в дом, ее первое знакомство с ним было не очень приятным. Почти сразу же, как она скажет позже, она уловила его несчастье. Глядя на Джеффа, она видела молодого человека, который казался потрясенным разводом, пристыженным и смущенным бардаком в своей семье, «потерянным маленьким мальчиком», как она позже описала его.

В течение следующих нескольких минут, пока я продолжал расспрашивать Джеффа, она ходила по дому. Как она обнаружила, он был не в очень хорошем состоянии. Еды было очень мало, а холодильник был сломан. В гостиной она обнаружила круглый деревянный кофейный столик, на котором мелом была нарисована пентаграмма. Она позвала меня, чтобы взглянуть. Я ничего не понял – только позже узнав, что Джефф увлекается спиритизмом, чтобы связаться с мертвыми.

Не желая, чтобы Джефф оставался один, я сразу же вернулась в дом. Шери пошла со мной. В тот день, когда мы переехали, Джефф был очень вежлив и предупредителен. Учитывая ситуацию, тот факт, что другая женщина переезжала в дом, в котором Джефф жил со своей матерью, Шери нашла его очень добрым и отзывчивым. Казалось, он был рад моему возвращению и очень старался быть приятным во всех отношениях.

Мы с Шери поселились здесь, надеясь создать свой дом. Какое-то время казалось, что все идет довольно хорошо. Затем, довольно внезапно, все изменилось.

Однажды днем Шери заехала к нам домой по дороге на прием к врачу. Проходя мимо комнаты Джеффа, она почувствовала резкий запах алкоголя. Она постучала в дверь Джеффа, и он поднялся с кровати и направился к ней. Судя по запаху и невнятной речи Джеффа, было очевидно, что Джефф был очень пьян.

– У меня было несколько друзей, – объяснил он, – и мы немного выпили.

Шери немедленно позвонила мне.

– Тебе лучше вернуться домой, Лайонел, – сказала она. – Джефф пьян.

Когда я приехал, Шери уже вернулась со своей встречи. Она сказала мне, что Джефф все еще в своей комнате, и я пошел прямо к нему. Он все еще лежал на кровати, но был в сознании.

Его состояние одновременно удивило и возмутило меня. Поначалу я был шокирован. Я практически понятия не имел, что Джефф когда-либо употреблял алкоголь, не говоря уже о том, что у него возникли проблемы с алкоголем. Я был поражен.

– Не могу поверить, – сказал я позже Шери, – просто не могу.

Но верь или не верь – факты были налицо. Мне оставалось только принять этот факт.

Я начал с того, что прочитал Джеффу закон о беспорядках.

Реакция Джеффа была вялой и невыразительной, на типичном джеффовском языке – пожимание плечами и невнятное бурчание в ответ. Он сказал мне, что пил от скуки, потому что больше делать было нечего. Да и говорить об этом ему тоже больше нечего.

В