– Ничего, – сказал он, – в машине согреешься – я печку включу.

На самом деле Лиле вовсе не было холодно. Совсем наоборот, она ощущала жар по всему телу, когда руки Кая касались ее – никогда в жизни девушка не испытывала ничего подобного от чьих-либо прикосновений. Когда ее обнимали Макс или Кирилл, это могло восприниматься лишь как выражение дружеского расположения. То, что как-то случилось на втором курсе университета на заднем сиденье «жигуленка» Пашки Ротмистрова, едва ли вообще оставило хоть какие-то впечатления, а недолгий романчик с преподавателем кафедры физиологии вообще не считается, ведь их свела вместе не страсть, а скука и вовремя подвернувшаяся командировка его жены.

Ехали они молча. Лиля куталась в пиджак Кая, слегка пахнущий каким-то травяным одеколоном и деревом. Интересно, с чего бы это нейрохирургу пахнуть деревом – у него, что, хобби вечерами на лесопилке подрабатывать? Пару раз она ловила в зеркале взгляд водителя. Сама же девушка избегала пялиться на Кая и отводила глаза, делая вид, что ей страшно интересен пейзаж за стеклом.

– Пиджак завтра отдашь, – бросил он небрежно, притормаживая у Лилиного дома.

Она даже не успела открыть рот, как «Мерседес» с ревом рванулся прочь от крыльца, а она осталась стоять под навесом с выражением недоумения на лице. Мог бы хоть поблагодарить, что ли, ведь она как-никак здорово подсобила Каю с его пьяной подружкой! И где он только таких находит – малолетка ведь, сразу видать, сомлела от пары бокалов шампусика, но корчит из себя звезду тусовок!

Внезапно Лиля почувствовала себя страшно одиноко, в больничном халате с наброшенным на плечи пиджаком с чужого плеча и пластиковым пакетом, где лежало безнадежно испорченное платье, которому надлежало сделать из нее королеву вечера... Да уж, «королева», нечего сказать: подружку хирурга вырвало прямо на нее, потом дождь довершил дело, и теперь Лиля, мокрая и плохо пахнущая содержимым желудка Раисы, возвращалась домой, как побитая собака. Но почему-то глубоко внутри нее прочно угнездилось удивительное теплое чувство, не дающее замерзнуть и окончательно упасть духом. Это чувство питалось тем взглядом, которым Кай смотрел на нее на лестничной площадке. Его взгляд выражал неподдельный интерес, и, хотя внутренний голос подсказывал Лиле, что этот интерес порожден исключительно физиологией и ничем большим, ей все же хотелось верить в другое.

* * *

Наутро Лиля встала, совершенно разбитая. Придя домой в половине второго ночи, она нос к носу столкнулась с бабушкой, которая, естественно, не могла лечь спать, не дождавшись внучки. Екатерина Матвеевна чуть в обморок не упала, увидев Лилю в таком растрепанном виде, и поначалу подумала, что с девушкой случилось нечто ужасное. Пришлось ее успокаивать, потом целый час отмывать в душе запах рвоты, поэтому Лиля добралась до кровати, когда за окном уже забрезжил рассвет, а вставать надо было в семь, как обычно. Посмотрев на себя в зеркало, Лиля удивилась тому, что на ее лице почти не видны следы вчерашних «приключений».

– Молодость! – философски произнесла Екатерина Матвеевна, когда внучка поделилась с ней своими наблюдениями. – Но ты не переживай, девонька, это ненадолго.

«Ободренная» словами бабушки, Лиля, однако, не решилась сказать ни слова поперек: все-таки она провинилась, притащившись далеко за полночь. Так что вполне объяснимо, что пожилая женщина до сих пор находилась слегка не в духе.

На отделении было непривычно тихо. Конечно, нельзя сказать, чтобы здесь обыкновенно царила суматоха, но сегодня казалось как-то особенно безлюдно.

– Ну, где ты ходишь?

Обернувшись, Лиля увидела Рыбу. Девушка выглядела донельзя возбужденной. Щеки ее горели, а глаза буквально выкатывались из орбит.

– А что такое? – удивилась Лиля. – Где вообще все?

– У Никодима, разумеется, – следователь пришел!

– К-какой с-следователь?

– Ты что, не знаешь еще? Вся больница на ушах стоит!

– О чем не знаю-то?!

– Так Пашку убили!

– Какого такого Пашку?

– Тьфу ты, да Дмитриева, какого же еще!

– Павла Дмитриева... убили?!

Лиля подумала, что ослышалась. Разумеется, это не может быть правдой – это всего лишь дурной сон. На самом деле она еще не просыпалась, и сейчас прозвенит будильник, и...

– Давай, пошевеливайся, – подтолкнула ее Рыба. – Следователь велел, чтобы все отделение собралось.

Кабинет Никодима никогда не выглядел большим, а теперь он показался Лиле невероятно маленьким из-за большого количества народа, набившегося внутри. Сидячих мест на всех не хватало, поэтому самые молодые подпирали стены стоя.

– Я ее привела! – возвестила Рыба, буквально вталкивая Лилю в тесное помещение.

– Ну вот и отлично – можно начинать.

Эти слова произнес невысокий, крепко сбитый мужчина лет пятидесяти с коротко стриженным ежиком темных волос, уже начинающих заметно седеть. Видимо, это и есть следователь, решила Лиля.

– Вы все уже знаете, что сегодня ночью погиб ваш коллега, Павел Дмитриев, – продолжал он между тем. – Так что, если у кого-то имеются сведения об обстоятельствах его смерти, прошу сразу об этом сказать, чтобы не терять драгоценного времени: большинство преступлений раскрывается по горячим следам.

Слова следователя были встречены гробовым молчанием.

– Знаете, товарищ майор, – проговорил Никодим, когда стало ясно, что никто ничего не скажет, – я сомневаюсь, что мои коллеги что-то знают: все мы вчера присутствовали на корпоративе в честь дня рождения клиники...

– Дмитриев тоже?

– Конечно, я же сказал – все.

– Когда он покинул вечеринку?

– Да сразу же после драки, – подал голос Кузя и тут же, поймав уничтожающий взгляд Кая, покрылся красными пятнами и опустил глаза.

– Какой драки? – немедленно оживился майор.

Все молчали. На лице майора появилась недовольная гримаса, и тогда Кан Кай Хо выступил из-за спины Никодима.

– Ну, подрались мы с Дмитриевым, это правда, – признался он.

– Из-за чего подрались-то? – поднял бровь майор.

– Да так, не из-за чего...

– Это не разговор, доктор: у всего есть свои причины!

Кай упрямо опустил глаза в пол.

– Что ж, – вздохнул следователь, – мы еще вернемся к этому. А пока хотелось бы выяснить, кто последним видел Павла Дмитриева живым?

* * *

Карпухин терпеть не мог сюрпризов, а гибель врача в онкологическом центре относилась как раз к этому разряду. Честное слово, как будто у него своих проблем мало! Ну да, работает он с Отделом медицинских расследований время от времени, но это же не значит, что каждое дело, мало-мальски имеющее отношение к медперсоналу, поручают только ему – просто засада какая-то! Других следователей, что ли, в таком большом городе не находится? И вообще, Центр расположен не в его, Карпухина, районе, так с какой стати ему всучили дело Дмитриева?! Одно дело – сотрудничество с главой Отдела, Андреем Лицкявичусом, и совсем другое – самостоятельное расследование в медицинском сообществе. Лицкявичус и сам врач, и весь его отдел, за небольшим исключением, состоит из людей этой профессии, которые настороженно относятся к любому вмешательству извне. Медики – народ своеобразный, необщительный с чужаками, поэтому майор предпочел бы, чтобы делом Дмитриева занимался кто-то другой. Правда, на первый взгляд все выглядит донельзя простым: хирурга на почве личных неприязненных отношений неизвестной этиологии, как выражается Андрей, грохнул этот кореец, как его там... Кан, кажется? Вот и еще одна неприятность, между прочим. Не то чтобы Карпухин был националистом, но он всегда считал, что корейцы, как и китайцы, и вьетнамцы, и прочие чужеземцы, должны жить в Корее, Китае, Вьетнаме и прочих чужих землях, а в России им делать нечего – в ней, матушке, и своих бандюков хватает. Конечно, Кан не похож на уличного жигана, да и вообще вряд ли якшается с подобными преступными элементами, однако корейская диаспора Питера вполне может подняться на дыбы, если мужик и в самом деле окажется убийцей, а иметь дело с диаспорами майор терпеть не мог – уж больно дело хлопотное. Вот ведь, поди ж ты, когда русских бьют, никто не возбухает – даже сами же русские, однако стоит задеть иноземца, как тут же налетают журналисты, правозащитники и его соотечественники и прямо-таки горой встают за искомую личность! Чутье подсказывало, что если и убил Кан этого Дмитриева, то уж точно не потому, что мужики пациентку не поделили. И та стажерка, Лиля Перова, похоже, как-то замешана в ссоре, ведь это она вызвала Кана в отсутствие лечащего врача! У майора была возможность понаблюдать за девицей – так, ничего особенного, два глаза, два уха, хотя многим миниатюрная светловолосая ординаторша, возможно, показалась бы привлекательной. Ну она точно не во вкусе Карпухина – во-первых, ей не больше двадцати. Во-вторых, майору нравились высокие, крепкие дамы. Лицкявичус любил подшучивать над вкусом приятеля, говоря, что он любит женщин рабоче-крестьянского типа, чтобы кровь с молоком. А что, простите, плохого в этом типе? По крайней мере, такую не боишься случайно в постели раздавить, когда ворочаешься с боку на бок, а эта... Но зато как она смотрела на Кана – прямо-таки рентгеновским зрением прожигала насквозь! Интересно, между ними что-то есть? Судя по словам коллег, погибший был тот еще фрукт – бабник с комплексом Наполеона, как выразился бы Кобзев, психиатр ОМР. Соперничество может вбить клин между людьми, но заставить убить... Что Кан приобрел бы в случае гибели Дмитриева? Делить им нечего, ведь оба делали одну и ту же работу и находились на хорошем счету. Так зачем, спрашивается, одному избавляться от другого, да еще после драки, которую видели с десяток свидетелей?