Несмотря на то, что «с того дня Болеслав, развивая успех, преследовал разбежавшихся врагов», Ярослав, очевидно, находился не в столь плачевном положении, как представляют нам летописи, поскольку «силой захватил некий город, послушный его брату, и увел его жителей». После битвы при Буге Болеслав «был принят всеми местными жителями и почтен богатыми дарами». Уже через три недели союзникам удалось войти в Киев: «оставленный своим обращенным в бегство королём, этот город 14 августа принял Болеслава и Святополка, своего господина, от которого долго отказывался; и вся страна та из страха перед нами обратилась к его милости. Архиепископ того города почтил прибывших в храме Св. Софии, — который в прошлом году сгорел по причине несчастного случая, — с мощами святых и прочими украшениями».

Некоторые историки отмечали, что «судя по Титмару, Святополк не был еще „окаянным“ в глазах киевского духовенства» (В. Д. Королюк). Если допустить, что этим архиепископом мог быть Иоанн I, согласно памятникам Борисоглебского цикла стоявший у истоков почитания князей-мучеников, его поведение представляется более чем странным. Можно, однако, предположить, что Титмар перепутал архиепископа с настоятелем Десятинной церкви Анастасом Корсунянином, который, по свидетельству ПВЛ, вошел в доверие к Болеславу: он вполне мог возглавлять посольство Болеслава к Ярославу в Новгород, о котором далее сообщает хронист, а несколько позже, судя по летописному рассказу, обеспечивал вывоз в Польшу награбленных в Киеве богатств.

А. В. Назаренко обратил внимание на то, что Титмар, говоря о Святополке, титулует его senior (господин), тогда как и по отношению к Владимиру и Ярославу, и по отношению к датским, венгерским, английским государям он применяет титул rex (король). Как отмечает исследователь: «Этот факт выглядит многозначительным, особенно если учесть, что в термин rex хронист явно вкладывал значение государственного суверенитета, никогда не применяя его к полабским, чешским или польским князьям. Возможно, это связано с оценкой Титмаром законности притязаний Святополка (ср. его убеждение, что Святополк не участвовал в разделе державы по смерти отца: Thietm. VII, 73) или политическими симпатиями хрониста к Ярославу, союзнику Германии в борьбе против грозного Болеслава Польского». После общения с автором этой гипотезы мы решили предложить альтернативные трактовки данного исторического факта.

Вряд ли указанное Титмаром обстоятельство можно интерпретировать как признание нелегитимности Святополка, — на страницах его «Хроники» он отнюдь не выглядит таковым, тем более, что епископ называет Святополка «господином» города (Киева). На наш взгляд, различие в титулатуре могло быть связано либо с тем, что юрисдикция Святополка, в отличие от юрисдикции Ярослава, могла быть слишком ограничена территориально; либо с тем, что власть Святополка ограничивалась определенной формой зависимости от Польши, в то время как Ярослав был самостоятельно действующим правителем. В пользу последнего предположения говорит и летописный сюжет об «избиении» поляков в летописной статье 1018 г.

Ближайшая параллель к нему встречается в ПВЛ под 1069 г., когда был истреблен польский контингент, приведенный в Киев польским князем Болеславом II, союзником свергнутого князя Изяслава Ярославича. Этот рассказ появился не ранее 1070-х гг. и был также направлен на дискредитацию Святополка, обошедшегося с союзниками так же, как со своими братьями. Кроме того, сюжетная близость событий 1018 и 1069 гг. — приход поляков в Киев и их избиение киевлянами — еще в XIX столетии породила утверждение о том, что события 1069 г. были перенесены летописцем на события 50-летней давности.

А. А. Шахматов полагал, что летописная статья 1018 г. являлась одним из первых плодов летописной работы Никона. Надо сказать, что подобное смешение событий 1018 и 1069 гг. стало общим местом и для польской средневековой историографии, где сохранились предания о том, что при вступлении в Киев Болеслав I ударил мечом в киевские Золотые ворота, хотя, согласно ПВЛ, они были воздвигнуты через двадцать лет после пребывания польского князя в столице Руси.

Как рассказывает Галл Аноним: «Болеслав, не встретив себе никакого сопротивления, войдя в город, большой и богатый, обнаженным мечом ударил в золотые ворота. Спутникам же своим, удивлявшимся, зачем он это сделал, с язвительным смехом сказал: „Как в этот час меч мой поражает золотые ворота города, так следующей ночью будет обесчещена сестра самого трусливого из королей, который отказался выдать ее за меня замуж; но она соединится с Болеславом не законным браком, а только один раз, как наложница, и этим будет отомщена обида, нанесенная нашему народу, а для русских это будет позором и бесчестием“. Так он сказал и подтвердил слова делами».

Об оскорблении, которое Болеслав Храбрый нанес киевской династии в отместку за отказ выдать за него дочь Владимира Святославича, писали не только польские хронисты. Как сообщают летописи, восходящие к так называемому Новгородско-Софийскому своду 1430-х гг., польский князь «вошел в Киев со Святополком и сел на столе Владимира. И тогда Болеслав положил себе на ложе Передславу, дочь Владимира, сестру Ярослава». По свидетельству Титмара, из захваченных в Киеве сестер Святополка «одну, уже давно им желанную, старый развратник Болеслав незаконно увел с собой».

Вопрос о том, собирался ли польский князь вокняжиться на киевском «столе», остается спорным. Например, В. Д. Королюк сначала полагал, что «отправляясь на Русь, польский князь и определенная часть его окружения отнюдь не ставили своей целью только восстановление на Киевском престоле свергнутого Ярославом Святополка. Речь, возможно шла о прочном подчинении Киевской Руси власти польского князя, может быть, даже о захвате Болеславом киевского стола», однако позднее он пришел к выводу о том, что подобное мнение должно быть отвергнуто. Тем не менее оно разделяется некоторыми исследователями и сегодня.

Разрешить этот вопрос вряд ли возможно, хотя, если рассмотреть предшествующую политическую деятельность Болеслава, следует упомянуть о том, что в 1003–1004 гг. он пытался объединить под своей властью Польшу и Чехию в обход Генриха II, что и положило начало его длительному конфликту со Священной Римской империей. Так что, по крайней мере теоретически, подобная перспектива у него была, если допустить наличие в политике Болеслава универсалистских тенденций. Хотя, быть может, это всего лишь представления позднего летописца, так как они не подтверждаются даже Галлом Анонимом.

Как бы то ни было, на некоторое время город действительно стал резиденцией Болеслава: отсюда он отправил посольства к императорам Священной Римской империи и Византии, а также попытался договориться с бежавшим в Новгород Ярославом. Когда Святополк, тяготившийся опекой тестя, якобы отдал приказ о тайном истреблении поляков, Болеслав был вынужден уйти в Польшу.

Недавно противоречивые свидетельства источников о действиях Болеслава получили несколько иную интерпретацию. По мнению А. В. Назаренко: «Дело было не так просто, как то изображают поздние польские и древнерусские источники, и статус Передславы как именно наложницы определился лишь после разрыва польского князя со Святополком. В Киеве же Болеслав разыгрывал представление о своем очередном (пятом по счету!) браке, ведя двусмысленную политику: для Генриха II он был (псевдо) лояльным вассалом, перед Константинополем выставлял себя хозяином Руси, а перед Святополком и киевлянами хотел выглядеть верным союзником».