– Как же иначе, – подхихикивая и весело поглядывая на гостей, говорил он. – Вещь в хозяйстве полезная, в любой момент может понадобиться.

Отец Михаил взял в руки увесистый телефон, потыкал в старорежимные кнопки, приложил к уху. Телефон мертво молчал.

– Так он у тебя заряжен ли? – спросил он.

– А зачем, батюшка? – удивился причетник. – Кому мне здесь звонить? Разве что на тот свет, так оттуда, поди, сами побеспокоятся…

Отец Михаил хмуро побарабанил пальцами по телефону.

– Ну, а электричество у тебя есть, розетка работает?

– Нет электричества, война все списала, – с охотой отвечал старый псаломщик. – Кого тут электричеством греть, меня, что ли, старого пенька… А я ничего, не жалуюсь. Свечечки имеются, дрова, спички – вот и доволен.

Отец Михаил хмурился все больше.

– А в селе есть электричество? Или там тоже война все списала?

– В селе должно быть, – неуверенно произнес Антоний. – Там, как бомба на линию упадет, приезжают электрики, по другому разу все чинят. Должно быть, я так думаю.

Архистратиг кивнул кудлатой своей головой, думал о чем-то. Потом вздохнул, поднялся со стула.

– Спасибо тебе, друг Антоний, за гостеприимство, – взял удивленного дьячка за руки крепко, сжал в своих. – А нам идти нужно.

Онемел причетник от неожиданности, сжалось его сердце в предчувствии расставания, заныло от боли.

– Как идти, куда идти? Только ведь появились, двух слов не сказали…

– Ты прости, но дело у нас, очень важное дело. Непременно надо в Москву позвонить, там человек ждет.

– И что же, что человек? – волновался дьячок. – Неужто не подождет еще немного? Только я к жизни вернулся, и тут на тебе. За что такое наказание, Господи? Хотя б до утра останьтесь, вон метель-то как метет…

На Антония жалко было смотреть: глаза его полны были слез, бороденка тряслась от горя, весь он казался сейчас подстреленным зайцем, который дрожит и плачет в ожидании смерти. Отец Михаил против воли немного смягчился.

– Не можем мы ждать, понимаешь? – сказал он, положив на плечо собеседнику горячую, крепкую руку. – От нас жизнь людей зависит… Погибнут они без нас…

– А так вы погибнете! – упрямился дьячок. – Пургой вас заметет. Да и как вы пойдете в село? Там ведь бои шли несколько дней, неизвестно, кто там сейчас – свои или наши.

– Меня не тронут, я – лицо духовное, – твердо сказал священник.

– Да им-то все равно, какое лицо, духовное или такое, пуля дырочку найдет, – с горечью отвечал Антоний. – А даже если и вас не тронут, то до спутницы вашей, сестры Екатерины, точно доберутся. Разве можно девушке молодой туда, где солдатня бродит?

Отец Михаил задумался, дьячок глядел на него с надеждой. Потом перевел подслеповатые беспокойные глаза свои на Катю.

– Хоть вы ему скажите, нельзя так… Ведь это же чистое самоубийство – не зная броду, соваться в воду… Подождите до утра, а там уж я схожу на разведку, узнаю, чего как. Меня не тронут, я местный, меня все знают. А про вас уж забыли почти, да и не узнать вас после сумасшедшего дома…

Сказал так дьячок и помертвел от страха – какая обидная глупость вырвалась из его уст против воли. Однако отец Михаил ничего, словно и не заметил. Он молча глядел в окно – там вихрилась пурга, заметая мир до самого края, до Геркулесовых столбов, воздух быстро синел – еще полчаса, и поглотит пространство черная зимняя ночь, и самого себя не различишь в ней, не то что дорогу до села.

– Ладно, – наконец выговорил священник. – Твоя взяла. Останемся у тебя на ночь, может, и правда есть в этом какой-то смысл и Божье провидение…

Настало все-таки три часа дня, ударило пятнадцать ноль-ноль, взвизгнуло будильником в мобильном телефоне, пробило на кремлевских курантах. Ровно за минуту до этого Юрий Алексеевич Суббота вышел из метро «Цветной бульвар», встал перед знакомым зданием, разглядывал его, словно в первый раз видел. Алмазно сиял под солнцем снег, ослеплял отвыкший сумеречный глаз горожанина, подтекали первые робкие ручейки, наплывая на черный мокрый асфальт… Дом, словно торт, нежился в кремовых с зеленью тонах, жесткая стальная дверь прикрывала хрупкие внутренности.

Там внутри, в самом сердце дома, таился когда-то Институт практического востоковедения с прищуренными от азиатской муки учителями и учениками, у которых весь ужас был еще впереди – тоны, ключи, иероглифы. При входе в институт, сбоку, ютился симпатичный магазинчик «Академкнига».

Теперь все кончилось, растворилось, цвела только буйным цветом загадочная малина – корпорация «Легион», куда и шел заинтригованный Суббота.

Кто-то скажет, что повел он себя неверно, непоследовательно: хотел не идти, а все-таки пошел. Стыдно, скажут, и малодушно так с ходу менять решения – учителей-то вокруг полно, все знают, как надо. Но была, была причина, по которой Суббота все-таки прибыл к назначенному времени, и малодушие тут ни с какого боку. Утром после звонка заявилась к нему хозяйка квартиры, устроила безобразный скандал, гнусно требовала платы за жилье – говорите после этого, что Достоевский не прав, призывая рубать старушек на вермишель. Еле-еле выпроводил ее Суббота: клялся послезавтра все заплатить, да еще и вперед за месяц. И нельзя сказать, чтобы очень соврал – были бы деньги, он бы и за два месяца вперед отдал. Или, пуще того, купил бы себе собственную квартиру. Но о своей квартире можно было пока только мечтать, вот и приходилось усмирять старушек обещаниями, вместо того чтобы просто вдарить топором, как русская классика велит.

А те, кто судит других налево и направо, пусть-ка повременят с вердиктом. Может, и не соврал Юрий Алексеевич. Может, еще ждала его в «Легионе» хорошо оплачиваемая работа. Во всяком случае, он на это крепко надеялся.

Именно потому Суббота и явился ровно к назначенному времени: опоздать было невежливо, а прийти раньше – несолидно.

Наружная дверь имела вид неприступный, запертый изнутри. Сомневаясь, взялся Суббота за ручку – похоже, никого здесь не ждали. Но дверь открылась на удивление легко: не соврала телефонная трубка, назначившая ему тут рандеву.

Подумав самую малость, вытер все-таки ноги о серый жесткий коврик, миновал невеликий предбанник и поднялся по ступенькам. Вторая, внутренняя дверь распахнулась даже прежде, чем ее толкнули. За ней открылся простой оштукатуренный коридор с буграми известки на стенах и каменная лестница, по которой можно было подняться вверх или вовсе никуда не идти.

Суббота хмуро огляделся, не зная, что дальше. Дом был большой, если плутать наудачу, бог весть, куда занесет беспечного посетителя. Настроение его сменилось, стало опять безнадежным: втравился он все-таки в сомнительную историю, на горизонте маячили одни огорчения и убытки, и никаких перспектив.

Малодушная мысль плюнуть и уйти подобру-поздорову пришла ему в голову… но непонятно откуда нарисовался рядом с ним незнакомец внешности самой легкомысленной. Был он лысый, пухлый, сходный с барбосом, да к тому же в радужных бермудах, желтой футболке и с вишневым коктейлем в руках. Похоже, переместили его сюда прямо с жаркого пляжа, где он наслаждался обществом бескорыстных южных гурий.