Молодые Боги показали своё истинное лицо? Но Древние Боги тоже отличались жестокостью – в немалом числе мест они благополучно дожили до наших с Ракотом времён, я повидал их, повидали их и мои подмастерья, а иных Древних им же, подмастерьям, пришлось и останавливать. Старый Хрофт никогда так не поступал? – насколько я знаю, нет. Но кто может поручиться, что я знаю всё?…

Погибшие на Боргильдовом поле, быть может, предпочли бы совсем иную участь.

Равновесие, твердил я себе, читая о Дне Гнева. Ты – Бог Равновесия, уже далеко не молодой маг Хедин. Это твоя участь, твоя судьба – взвешивать на весах разума, но не холодного и отстранённого, как у Великого Орлангура.

Да, слишком подозрительно выглядит сейчас самое начало Дня. Но всегда ли, задаваясь вопросом «кому выгодно?», ты двигаешься к истине? Кому выгоден ураган, потопивший рыбачьи лодчонки, или землетрясение, похоронившее под обвалами уютный городок? Зачем Молодым Богам потребовалось это? Ведь даже Старый Хрофт, не испытывая к ним никаких тёплых чувств, не показывал своих врагов законченными злодеями и негодяями.

Что-то крылось здесь, что-то неуловимое, но я уже знал, что под толстым слоем ушедших веков, в забытой, казалось бы, эпохе, кроется нечто донельзя важное, что я обязан разгадать, чего я не имею права упустить.)

Безумные дни сменялись столь же безумными ночами. Странник в тёмно-синем поношенном плаще и потёртой широкополой шляпе, верхом на дивном восьминогом жеребце, точно молния, носился по всем четырём континентам Большого Хьёрварда. Золотой Меч не знал ни отдыха, ни промаха. Порой Отцу Дружин казалось, что пресловутый День Гнева – обернувшийся неделями ужаса – вот-вот кончится, иссякнет, потеряет силу, как теряет её свирепый поначалу шторм; но нет, вновь раскрывались небеса, вновь летели, бежали, ползли крылатые, когтистые или безногие, но все без исключения – зубастые чудовища. Маячили над горизонтом фигуры Молодых Богов, всегда шестеро, без сгинувшего Ястира. Равнодушные, молчаливые, они не потрясали мечами, они никому не угрожали, они просто наблюдали.

И за это вы тоже поплатитесь, молча сулил им про себя Старый Хрофт.

Нет, за чудовищами не оставалось выжженной земли, выстланной трупами, признавался он себе. Но это потому что им встретился я! – убеждал он себя. И в самом деле – Золотой Меч не задерживался в ножнах. Магия Гулльвейг не подвела.

(Комментарий Хедина: Какая?! И почему Хрофт, в таких подробностях расписывая другие свои приключения, ни словом не обмолвился о том, что же случилось, когда они столкнулись с загадочной прародительницей ведьм?! Что-то крылось тут, и это «что-то» мне до крайности не нравилось.)

Наверное, именно в эти дни Старый Хрофт был почти счастлив, впервые со дня своей последней атаки на Боргильдовом поле. Он сражался и побеждал. Пусть не самого Ямерта, пусть насланных им тварей, но побеждал! И никто не мог встать у него на пути.

И именно в эти дни родилась мысль, что раньше не пришла бы ему даже в горячечном бреду – если б, конечно, он его испытывал.

Громадная скала поднималась ввысь, пронзая острой вершиной мятущиеся облака. Здесь царила словно бы вечная осень. Пожухлые листья сплошным ковром устилают землю, тоскливые птичьи крики в вышине. Дует пронзающий ветер, упирается в грудь, словно приказывая повернуть назад.

И у подножия скалы лежит огромный, поистине исполинский волк. Когда-то его спина вздымалась выше крыш Асгарда; когда-то он внушал ужас всем без исключения асам.

Серо-седая шкура, ало-красная пасть и горящие вечной злобой глаза.

Волк Фенрир, сын Локи и великанши Ангрбоды, брат Хель и Ёрмунганда. Связанный в своё время испуганными асами и оставленный здесь без пищи и воды – Отец Дружин знал, что этому существу не писана смерть ни от голода, ни от жажды.

Волк лежал, уронив тяжёлую лобастую голову на передние лапы. Он не спал, нет, жёлтые глаза в упор глядели на Старого Хрофта, что бестрепетно шёл прямо к чудовищу, крошечная фигурка против подпирающего небеса исполина.

Против ожиданий, волк не взвился в ярости, не защёлкал челюстями, не попытался броситься и даже не обнажил клыков.

– Бог О́дин, – только и рыкнул он глухо. – Давненько не заглядывал.

– Давненько, Фенрир, – согласился Старый Хрофт.

– Ты боялся.

Отец Дружин кивнул.

– Да.

Волк презрительно фыркнул – Старого Хрофта едва не снёс порыв его горячего, смрадного дыхания.

– И потому ты, обманув меня, посадил здесь на цепь? А теперь явился сам?

– Конечно, – кивнул О́дин. – Ты ждал Рагнаради, дня своей неотвратимой мести – но ведомо ли тебе, что она уже почти свершилась?

Волк медленно и совсем по-человечески кивнул.

– Я почуял. Их больше нет… никого. Нет нигде, где я бы смог дотянуться до них зубами. Кроме тебя, клятвопреступник.

– За это мне уже воздалось, – твёрдо сказал О́дин, глядя прямо в глаза зверю. – Твоя месть свершилась, сын Локи.

– Не до конца, – проворчал волк, вновь поудобнее устраивая морду на лапах.

– Не до конца, – согласился Отец Дружин. – Но это уже не по моей вине. Победители, лишившие жизни всех тех, кому ты желал бы мести, оставили меня топтать эту землю. Хотя я был в их власти.

– Проклятая цепь, – фыркнул волк. – Если б не она…

– Я пришёл снять её с тебя.

– Чт… – Фенрир поперхнулся. Вскочил, насколько позволяла привязь, мотнул головой, зарычал. – Ты понимаешь, бог О́дин, что я немедля кинусь на тебя? Месть моя…

– Уже не свершится, волк! – повысил голос Отец Богов. – Разве ты забыл пророчество? Только в день битвы при Рагнаради твоя сила сравняется с моей! Рагнаради не наступило, значит…

– Я всё равно попытаюсь! – взревел Фенрир. – Проклятая магия! Она не даёт мне умереть, она питает меня, но она же держит меня в плену. Иначе я бы уже давно разнёс эту скалу по камешкам!

– Не пытайся, – холодно сказал Старый Хрофт. – Новым владыкам мира не нужна твоя свобода. Они так же боятся тебя, как боялся в своё время я.

Волк мрачно помолчал. Из пасти с хрипом вырывалось дурнопахнущее дыхание.

– Они ненавидят меня, – наконец взрыкнул он. – Боятся, да. Как и сестру Хель. Она всегда была добра ко мне. Играла… гладила…

– Хель пала в бою, пала доблестно, – сурово сказал Отец Дружин. – Несмотря на все обиды, она встала на нашу сторону. Привела на Боргильдово поле свою рать.

– Но не позвала меня, – показалось ли это Старому Хрофту, или в нечеловеческом, пронизанном яростью рыке волка прорезалось нечто, похожее на скорбь?

– Не позвала, – эхом откликнулся владыка Асгарда. – А знаешь, почему, Фенрир? Потому что она всё равно любила тебя. Для неё ты оставался младшим братишкой, маленьким волчонком, с которым она возилась и играла девочкой.