– Это было её любимым украшением, – сказал Ахим с лёгкой печалью в голосе. – Его подарил ей Генрих. Эльза тогда ещё сказала, что жемчужина похожа на каплю дождя, и она вполне могла бы стать семейной реликвией рода Регентропф.

– Она права, – задумчиво рассматривая кулон, проговорила Хельга. – Ведь «Регентропф» – значит «дождевая капля». И даже на гербе этого рода изображены три капли. Что ж, лучшего амулета и не найти. Правда, жемчуг более подходит женщине… Но это неважно. Ты согласен отдать жемчужину?

– Конечно. Тем более для такого дела…

– Когда амулет будет готов, я принесу его тебе, а ты потом поедешь в Кроненберг и наденешь его на шею Берхарда.

Хельга опустила цепочку с кулоном в кошель, подвешенный к её поясу.

– Теперь меня тоже будет одолевать беспокойство, – произнёс Ахим. – Что может угрожать моему внуку? Он так мал и беззащитен. Неужели ты не знаешь, что ожидает его?

– Хоть все и называют меня ведьмой и провидицей, я не могу ясно видеть будущее, особенно далёкое, – спокойно ответила Хельга и присела на стул. – Оно скрыто от моего разума туманом неизвестности. Большинство событий остаётся для меня тайной. Я исцеляю, заговариваю болезни, но ворожить и колдовать не умею. Могу успокоить тебя лишь тем, что Бог позволяет мне раньше срока узнать о скорых бедах и несчастиях людей, и я вижу, что пока Берхард у Кроненбергов, ему ничего не грозит. А вот что ждёт мальчика в замке Регентропф, где живёт человек, который его ненавидит, я ещё не ведаю.

– Ты говоришь о Патриции фон Регентропф? – Ахим придвинул стул и сел рядом с Хельгой.

– Да, о ней.

– Она согласилась заменить Берхарду мать, но я ей не верю. Патриция никогда не забудет, кто настоящая мать Берхарда, и кем она была для Генриха.

– Было бы лучше мальчику никогда не переезжать в Регентропф. Генриху надо бы оставить его на воспитание тебе, Ахим, но ландграф упрям, как и все Регентропфы, он всегда поступает только так, как сам считает нужным.

– Ты предполагаешь, Патриция может убить Берхарда?

– Не знаю. Она ни за что не допустила бы, чтоб Берхард занял трон Регенплатца и стал бы её повелителем. Однако скоро Патриция родит сына, законного наследника, после чего есть надежда, что судьба Берхарда станет ей безразлична.

– А если родится дочь?

– Патриция родит сына. И надеюсь, мальчик будет здоров и крепок.

– Мой бедный Берхард, – горестно вздохнул Ахим Штаузенг. – С самого рождения ни счастья ему, ни покоя. Говорят, Патриция слаба здоровьем и может не пережить роды.

– Она их выдержит и останется жива, – заверила Хельга. – И поверь, так будет лучше. Но доверься мне, Ахим, я сделаю всё, чтобы её ненависть не смогла причинить мальчику даже самую маленькую боль. Ты же знаешь, что Берхард дорог мне не меньше, чем тебе.

Хельга подняла на Ахима взгляд, и её чёрные глаза наполнились печалью. Время текло, года уходили безвозвратно, но чувства по-прежнему бережно хранились в её сердце. Когда-то много лет назад она, отвергнутая всеми юная девушка, нашла в этом мужчине поддержку, доброту и понимание, а позже и горячую любовь. Хельга понимала, что связь с ней, с ведьмой, ляжет чёрным пятном на репутацию Ахима, сделает его изгоем в глазах всех людей. Она не желала ему вреда, а потому прервала все отношения с ним и отказалась от его помощи. Хельга удалилась в свой дом, выстроенный в лесу, стала отшельницей и выходила к людям лишь тогда, когда кто-нибудь просил об исцелении. Любовь к Ахиму Штаузенгу затихла, но не умерла.

Однажды тяжело заболела младшая сестра Ахима. Лекари ничего не могли сделать, и тогда Ахим обратился за помощью к Хельге. Его чувства к ней за эти несколько лет, казалось, тоже присмирели, успокоились, и он даже начал подыскивать себе невесту. Но когда Хельга и Ахим встретились, любовь между ними вспыхнула с новой силой. Она стала их судьбой и их наказанием. Семь дней Хельга приходила в дом Ахима и лечила его сестру. Всего семь дней, а молодые люди уже не могли жить друг без друга. Лесная хижина Хельги стала местом их тайных свиданий, и лишь луна знала их секрет, но она молчала.

В глазах Ахима тоже стояла печаль. Любовь к Хельге до сих пор теребила его душу. Он так ни на ком и не женился, сохраняя верность этой любви. Ахим покрыл ладонью руку Хельги и предложил:

– Давай, заберём мальчика и уедем из Регенплатца. Уедем туда, где никто нас не знает.

Хельга опустила глаза и покачала головой:

– Нет, Ахим. Генрих никогда не отдаст тебе сына.

– Я поговорю с ним. Расскажу всё как есть. Я не переживу, если с Берхардом что-либо случится.

– Хочешь, чтобы Генрих покарал Патрицию?

– Судьба внука меня волнует больше, чем её судьба.

– Всё это бесполезно, Ахим, – устало вздохнула Хельга. – Генрих не станет карать и прогонять свою жену. Это вызовет недовольство в обществе, в глазах которого она окажется жертвой, а Эльза – коварной искусительницей. Имя Регентропф может покрыться позором. А этого Генрих не допустит никогда.

– Но он тоже испугается за жизнь Берхарда и отдаст его мне, – стоял на своём Ахим Штаузенг.

– Генрих никогда не отдаст тебе сына, – не менее упрямо повторила Хельга. – Берхард – это единственное, что осталось ему от Эльзы. Он скорее поселит его в комнате своей, выделит тебе покои в замке, но от себя Берхарда не отдалит.

– Тогда я украду малыша.

Хельга встала и не спеша отошла к окну.

– Это плохая идея, – проговорила она, погрузив задумчивый взор в унылый осенний сад за окном. – Да и не получится у тебя ничего.

– Отговариваешь меня. Ты снова отговариваешь меня!

Ахим покинул своё место и приблизился к Хельге. Ему не понравились её слова.

– Как я тогда уговаривал тебя уехать, – стал он пылко говорить. – Покинуть этот город, эти земли. Как я умолял тебя! Но ты упрямо не желала даже слушать меня. В других краях мы могли бы пожениться, жили бы семьёй в спокойствии и радости. И Эльза никогда бы не встретилась с этим Генрихом и была бы сейчас жива. Посмотри, что наделало твоё упрямство! И после этого ты вновь отговариваешь меня уехать из Крафтбурга. И главное, не хочешь объяснить почему. Что тебя здесь держит? У тебя здесь ни родных, ни дома. Люди загнали тебя в лес, и ты это терпишь.

– Как бы ни была плоха здесь жизнь, я никуда не поеду, – спокойно ответила Хельга, продолжая рассматривать полуобнажённые деревья