– Забыл сказать мистеру Уильямсону насчет тех лошадей.

Рен продал Уильямсону несколько лошадей, и нынче их должны были доставить, но по какой-то причине продавцу удобней было сделать это завтра, а не сегодня. Вознице приказали поворачивать и ехать назад. Экипаж развернулся, и все трое увидели Уильямсона, идущего не спеша по пастбищу. В этот момент одна из лошадей споткнулась и едва не упала. Но обошлось – животное восстановило равновесие, и в тот же момент Джеймс Рен закричал:

– Ой, папа! А где мистер Уильямсон?

Ответ на этот вопрос не является целью нашего повествования.

Мистер Рен дал довольно странные показания по этому делу – дал под присягой. Их стоит привести:

«Возглас моего сына заставил меня взглянуть туда, где я мгновением прежде видел Уильямсона (sic!), но там его не было, не было его и нигде вокруг. Не могу сказать, что в тот момент исчезновение человека меня сильно удивило или я проникся серьезностью произошедшего. Скорее случившееся меня просто озадачило. Сын, однако, был удивлен чрезвычайно и, пока мы не подъехали к воротам пастбища, все повторял и повторял на разные лады тот же вопрос. Мой чернокожий возница Сэм тоже был встревожен, и, пожалуй, даже еще сильнее сына, но скорее по причине его реакции, нежели потому, что мог что-то увидеть собственными глазами [данное предложение в документе вычеркнуто]. Мы подкатили к воротам пастбища и вышли из повозки. Пока Сэм привязывал поводья к ограде, к нам подбежала миссис Уильямсон с ребенком на руках в окружении слуг. Она пребывала в крайнем возбуждении и кричала:

– Он исчез! Он исчез! О Боже! Какой ужас!

Что-то еще она выкрикивала, эмоционально и несвязанно, что конкретно – сейчас не помню. Но было у меня определенное впечатление, что речь шла не только об исчезновении мистера Уильямсона, хотя оно случилось прямо на глазах у его супруги, а о чем-то явно большем. Уж очень она была возбуждена, просто не в себе. Впрочем, чего ожидать при таких обстоятельствах! Нет, я не думаю, что она уже тогда лишилась рассудка. Никогда больше я не видел мистера Уильямсона и ничего о нем не слышал».

Эти показания, как и следовало ожидать, почти по каждому из пунктов подтвердил другой очевидец (конечно, если данный термин здесь подходит) того, что произошло, – Джеймс Рен. Миссис Уильямсон, в силу понятных причин, не могла быть полноценным свидетелем, слуги – негры-рабы, – разумеется, тоже.

Юный Джеймс поначалу утверждал, что видел само исчезновение, но в ходе судебного расследования уже не настаивал на этом. Никто из рабов, что трудились в поле, вообще не видели, что к ним направляется хозяин.

Ничего не дали и самые тщательные поиски – ни на плантации, ни в окрестностях, кои были обследованы самым тщательным образом. Следов мистера Уильямсона обнаружено не было.

До сих пор множество нелепых и ужасных небылиц по этому поводу бытуют в этой части штата среди чернокожих, но мы привели здесь только ту информацию, что известна, объективна и имеет отношение к делу.

После длительных судебных разбирательств был вынесен вердикт – считать Уильямсона умершим. С его имуществом поступили по закону.

Джеймс Берн Уорсон был сапожником и проживал в Лемингтоне, графство Уорвикшир, Англия. Он держал небольшую лавку у дороги, что вела к Уорвику. Среди своих знакомых он слыл человеком честным и надежным, разве что любил иной раз заложить за воротник, но среди англичан его сословия большим грехом это не считается. Однако, выпив, способен был спорить о чем угодно и на что угодно. Случалось это довольно часто, и вот, приняв в очередной раз «на грудь», Джеймс начал хвастаться, какой он замечательный спортсмен, непревзойденный и неутомимый бегун. Результатом похвальбы стало совсем уж противоестественное пари: на соверен он поспорил, что пробежит без остановки от Ковентри и обратно. А до Ковентри было без малого сорок миль. Случилось это третьего сентября 1873 года. Уорсон решил спор не откладывать и бежать в тот же день. Человек, с которым он бился об заклад – имени его не запомнили, – должен был сопровождать бегуна на коляске. Компанию спорщику составили приятели: Барэм Уайз, драпировщик, и Хамерсон Бернз, фотограф, – они уселись рядом.

Несколько миль Уорсон прошел в очень хорошем темпе и без малейших признаков усталости – видно, и в самом деле был в неплохой форме, да и выпил совсем немного. Во всяком случае, алкоголь на его выносливости никак не сказался. Те трое, что ехали в коляске, держались чуть позади, но почти рядом, подбадривая бегущего шутками и прибаутками – настроение у всех было веселое. Внезапно – прямо посреди дороги, в десятке метров от экипажа, на глазах у приятелей (все трое смотрели на него!) – бегун, казалось, споткнулся, нырнул вниз головой, жутко закричал и… пропал! Он не упал на землю – он исчез, не успев ее коснуться!

И никаких следов пропавшего, как ни пытались, отыскать не удалось.

Далее события развивались следующим образом. Потоптавшись какое-то время на месте происшествия и кругом, троица вернулась в Лемингтон. Рассказали о произошедшем, без промедления были арестованы и отправлены в узилище. Но все свидетели считались гражданами добропорядочными, в склонности ко лжи никто из них замечен не был, а если и выпивали, то совсем чуть-чуть. В показаниях, данных ими под присягой, противоречий не обнаружили, да и оснований, чтобы выдвинуть против них обвинения, полиции также сыскать не удалось. Впрочем, общественное мнение по последнему поводу разделилось. Но если друзьям и было что скрывать, то способ, который они избрали, разумеется, способен поставить в тупик любого здравомыслящего человека.

Семейство Кристиана Эшмора, помимо него самого, включало жену, мать главы семьи, двух дочерей-подростков и сына шестнадцати лет. Обитали они в городе Трое, что в штате Нью-Йорк; считались людьми респектабельными и зажиточными, имели множество друзей, большинство из которых (если они читают эти строки) едва ли что-нибудь слышало о неординарной судьбе юного Эшмора.

В году 1871-м или 1872-м семья перебралась в Индиану, в местечко под названием Ричмонд, а оттуда год или два спустя переехала в штат Иллинойс – в Куинси Эшмор приобрел ферму. Там и обосновались. Рядом с жилищем бил родник, а потому в доме всегда была холодная и чистая вода, что, согласитесь, немаловажно в хозяйстве.

Вечером девятого ноября 1878 года, в районе девяти часов вечера, когда вся семья коротала вечер у очага, Чарли Эшмор взял жестяное ведро и отправился к роднику за водой.

Поскольку он не вернулся вскоре, семья забеспокоилась и двинулась к входной двери, через которую юноша покинул дом. Отец громко окликнул сына по имени, но ответа не получил. Тогда он засветил фонарь и в сопровождении старшей дочери Марты (она настояла на этом) отправился на поиски. Незадолго перед тем выпал легкий снежок, он припорошил тропинку, потому следы Чарли отпечатались отчетливо и были хорошо видны. По ним и двинулись. Но проделав примерно половину пути до родника – ярдов семьдесят, – отец, который шел впереди, вдруг остановился, поднял фонарь над головой и пристально вгляделся в темноту.