– Как вам удалось перенести весь этот груз за одно утро? – спросил я голосом человека, который отходит от наркоза.

– Вы проспали больше двух суток, – ответил он, сни­мая с плеч мешок с мукой.

Я в полном отупении посмотрел на свои руки:

– Я хочу есть.

– Так я и думал.

Он не прибавил больше ни одного слова. Я поднялся за ним по лестнице. На ходу, не поворачивая головы в мою сторону, Батис сказал:

– И вы их не слышали? Никакого шума? Вчера ночью мне показалось, что дело – дрянь. В последнее время они озверели как никогда. – И он добавил, понизив голос: – Мерзкие твари…

Кафф поднял крышку люка, и мы вошли в верхнее помещение.

– Садитесь. – Он указал место за столом и стул. Мне оставалось только повиноваться. Батис вышел на бал­кон и стал набивать свою трубку, осматривая окрестно­сти. Я оперся локтями о стол и потер лицо ладонями. Пе­редо мной поставили тарелку. Я увидел тонкие пальцы с перепонками между ними. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я вскочил со стула. Крик ужаса застрял у меня в горле. Было слышно, как стучит сердце. Я по­нял, что снова на острове.

– Не надо кричать, – сказал Батис. – Это просто горо­ховый суп.

Кафф причмокнул губами, как крестьянин, который велит лошади двигаться с места. Животина исчезла в проеме люка, точно испарилась. Мы не сказали друг другу ни одного слова, пока я не закончил есть.

– Спасибо за суп.

– Он из вашего гороха.

– Тогда спасибо за то, что вы меня им угостили.

– Вам его подала она.

Ее не удерживали ни цепи, ни веревки. Я спросил:

– И ей не приходит в голову убежать с маяка?

– Разве собака убегает с хутора?

Он замолчал. Мне не удалось избежать некоторой до­ли ехидства:

– И какими же еще качествами она обладает? Умеет лишь носить ведра и тарелки? Может, вы ее и латыни обучаете?

Его взгляд стал жестким. Батис не хотел ссориться, но был готов дать мне отпор.

– Нет, – ответил он. – Ни латыни, ни греческому. Я показал ей вот это. – Он приподнял приклад Реминг­тона. – А это стоит всех уроков латыни и греческого вме­сте взятых.

– Да, вы правы, – сказал я, потирая виски. Ужасная мигрень не позволяла мне продолжать разговор.

– Но если вам угодно получить ответ на свой вопрос, я отвечу: у нее есть и другие весьма ценные качества. Ко­гда лягушаны приближаются, она поет.

– Поет?

– Да, поет. Как канарейка. – На его губах мелькнула тень улыбки – глубоко запрятанной, отвратительной и злове­щей, а потом он добавил: – Мне кажется, что она приносит удачу своему хозяину. Это самое полезное домашнее жи­вотное, какое только можно отыскать в этих краях.

Наш разговор иссяк. Я по-прежнему сидел на стуле. Мой мозг действовал замедленно: мне стоило большого труда связать образы со словами, их определявшими. Оглушенный, как человек, чудом избежавший гибели под снежной лавиной, я обводил взором комнату, кро­вать, балкон, стоявшего неподвижно Батиса, бойницы, но не находил ни в чем точного смысла.

– Пожалуй, будет лучше, если я вам все объясню в двух словах, – сказал Кафф, принимая мое состояние как некую данность. – Идите сюда.

Мы поднялись по железной лестнице, которая вела на верхний этаж. Там, под куполом маяка, находился ме­ханизм прожекторов. Сложная система шестеренок часового механизма; массивные стальные детали. В центре располагался генератор, который обеспечивал энергией оба фонаря, соединяясь с ними металлическими осями. Подвижная платформа размещалась на узких рельсах, которые, подобно карликовой железной дороге, окружа­ли помещение снаружи. Батис потянул три рычага, и вся конструкция пришла в движение, преодолевая инерцию со слоновьим ревом.

– Как вы можете видеть, я направил лучи так, чтобы свет прочесывал окрестности маяка. Таким образом, мне удается заметить их приближение. С каждым новым кругом лучи изменяют угол своего падения и освещают то подножие маяка, то территорию на некотором рассто­янии от него. Я могу осветить весь лес. Даже дом метео­ролога на другом конце острова.

– Это мне уже известно.

Я сам не понимал, заключался ли в моем ответе упрек или это была простая констатация факта. Батис проявил полное равнодушие к моим словам.

– Я бы мог сделать так, чтобы луч освещал только дверь, расположенную как раз под нами. Но чего бы я добился? Они бы просто обошли это пятно света. По­стоянным движением я вынуждаю их беспрестанно бе­гать. Как все исчадия ада, они не выносят света, ни Бо­жьего, ни людского.

Мы находились на самой высокой точке острова, и перед нами открывалась великолепная панорама. Кло­чок суши, имевший форму носка, растянулся посреди океана. Шиферная крыша моего дома вырисовывалась вдали, на пятке этого носка. По обеим сторонам остро­ва, прорисовывая очертания его берегов, на лице океана поднимались родинки камней и скал разного размера. На северной окраине, в ста или ста пятидесяти метрах от берега, виднелась самая большая из скал. Присмотрев­шись, я заметил, что около нее из воды поднимался нос небольшого затонувшего корабля.

– Португальцы, – сообщил Батис, не дожидаясь моего во­проса. – Кораблекрушение было не так давно. Они возвра­щались из своих колоний в Мозамбике. Направлялись в порт на юге Чили. Они везли нелегальный груз и поэтому следовали по маршруту, отдаленному от торговых путей. Корабль был малого тоннажа, что-то у них случилось, и они хотели сделать остановку на острове Буве. Но корабль раз­бился о скалы, – заключил он совершенно равнодушно, словно рассказывал историю из своего далекого детства.

– Предполагаю, что вы, будучи человеком любезным и распорядительным, помогли им спастись и предложи­ли кров и провизию, – сказал я с ядовитым цинизмом.

– У меня не было никакой возможности что– либо предпринять, – сказал он, словно оправдываясь. – Кораб­лекрушение случилось ночью, когда скалы особенно опасны. Моряки выбрались вот на те камни возле носа корабля. Видите? На эту небольшую плоскую скалу, да. И, естественно, до наступления рассвета их всех сожрали.

– Откуда же вам тогда известны все подробности о маршруте и цели путешествия этих португальцев?

– Наутро один из них еще оставался в живых. Не знаю, как ему это удалось, но он спрятался в одной из ка­ют на носу корабля, в той части, что возвышалась над водой. Я увидел его лицо через стекло иллюминатора и стал кричать ему с берега. Сперва мы не понимали друг друга: стекло было очень толстым, и я только видел, как он шевелит губами. Потом он выбрался на па­лубу, и мы поговорили несколько минут. Бедняга совсем спятил. В конце нашего разговора на него что-то нашло, он схватил пистолет и выстрелил в меня. – Тут Батис ухмыльнулся. – Наверное, принял меня за одно из чудищ. Впрочем, это не имеет значения, метким стрелком он не был. Потом он вернулся в каюту и оставался там до за­хода солнца. Помню его лицо в рамке иллюминатора. Идиот несчастный! У него не хватило ума оставить для себя последнюю пулю.