потом встретил его – моего наставника. Он вышел мне навстречу из утопающего в густой сиреневой тени сада.

– У тебя здесь своеобразно, но мне нравится, – проговорил Олег Владимирович вместо приветствия.

– Как вы тут оказались?

– Шел мимо, дай думаю, в гости зайду, не успел и в дверь позвонить, как ты сам вышел.

– Интересненько. Это что же получается, любой, кто окажется рядом со мной, когда происходит подобное, будет видеть то же, что и я?

– Ты же не только видишь это, ты здесь еще и находишься.

– А там меня значит, нет?

– Ну, – протянул Олег Владимирович, спускаясь к озеру с кувшинками, – чисто теоретически, ты, конечно, можешь находиться в нескольких местах одновременно, так же как и все, что тебя окружает, гипотетически может принимать абсолютно любую форму, до тех пор, пока не появится наблюдатель и не выберет ту или иную модель физической реализации.

– А можно попонятней.

– В мире существует бесконечное множество вероятностей и все они, затаившись, ждут одного – тебя. Как того, кто определит то или иное развитие приближающихся событий. Но ты можешь быть не только наблюдателем. Попробуй стать сознательным Творцом, тем более, что некую проекцию будущего ты уже создал.

– В смысле?

– Это ведь твой мир? Каждая травиночка и каждый камушек здесь – плод твоего воображения, я узнаю подчерк, – он лукаво улыбнулся, усаживаясь на траву. – Даже песни, что поют эти птицы, твоя выдумка. Так почему же она не может стать реальностью, тем более, что она так прекрасна?

– Я не знаю, – признался я, опускаясь на траву рядом с ним. – Но я также и не знаю, как она должна ею стать.

– Очень просто – сильное желание, ясное намерение его осуществить и максимально четкая визуализация, что в твоем случае вообще не проблема.

– Получается, все чего я захочу привлечь в свою жизнь, я должен просто нарисовать?

– Не просто, а отдаваясь этому без остатка, быть не только художником, но стать настоящим Творцом, Создателем если хочешь.

На цветок опустилась пузатая, мохнателая пчела, потрепала нежный бутон и, насытившись, прожужжала мимо моего уха, такая стремительная и абсолютно реальная, как, впрочем, и все вокруг. Я сорвал травинку, попробовал на вкус. Невероятно, в этом мире все казалось настоящим: форма, солнечный свет, запахи, звуки, ощущения. Место это было реальней, чем гранитно-мраморный Петербург, в котором я прожил тридцать три года.

Во мне протрепетали хрустальные надежды. Если я сумел создать целый город грез, почему бы мне не попробовать населить его еще кем-нибудь кроме птиц и насекомых. А еще тревожный и волнительный вопрос щекотал мне сердце – где моя Нимфа? Ведь этот райский уголок я создал как антураж, декорацию, тайное убежище для моей Наяды. Где же тогда она скрывается?

Я хотел было отправиться на ее поиски, но оказалось, что даже в волшебных мирах существуют свои правила. Пользоваться безграничными возможностями полагалось с умом и в меру. А еще лучше под присмотром наставника, как сказал Олег Владимирович, подталкивая меня к обтянутой клеенкой двери, так не вяжущейся с этой радужной действительностью.

– Это твое первое погружение Витя, не ровен час дверь исчезнет, и останешься тут век куковать.

– Не расстроюсь, поверьте, – уверял его я.

– Первое время может и ничего будет, а потом с тоски помрешь. Мирок то твой не достроен еще, что ты в нем один делать будешь, если застрянешь. Вот научишься погружаться в собственную реальность сознательно, тогда и останешься здесь. А пока у тебя еще есть над чем поработать с той стороны, – изрек он строго и выволок-таки меня обратно.

После ослепительного солнечного утра в переливчатом медово-лавандовом краю, питерская хмарь была отрезвляющей пощечиной, суровой, но действенной. Как-то сразу захотелось работать с удвоенной силой, а главное – появилось ясное видение, понимание того, чего в моем чудо-мире недостает и над чем предстоит поработать. Мысль моя засуетилась, забрякала всеми позвонками. Потрясающий своей инаковостью мир ждал моего прикосновения, проникновения и участия.

Глава 11

Мой шарабан желаний вновь катил по своей колее, да не просто катил, мчал на бешеной скорости. А я проносился в нем мимо всего петербургского многообразия, не замечая ничего вокруг. В скором времени видимость моя настолько рассеялась, что я вообще перестал отслеживать, что творится вокруг.

Однажды утром я проснулся, а у меня в гостях Галя. Спит в моей футболке, на моей постели, а я на раскладушке развалился, одна нога в дыре застряла, другая свесилась на пол.

Потер глаза, вгляделся в дрыхнущую Гальку, вспомнил. Они с Кирой еще вчера вечером пришли, говорили, что не могли дозвониться три дня и начали волноваться. Кира посидел часок и по делам поехал, а Галя осталась, ее манили перспективы томного вечера, но я ее разочаровал.

Не вдохновляли меня больше ее незатейливые прелести и неудержимая пылкость. После встречи с Мари я вообще все плотские радости жизни как-то иначе стал воспринимать. Не то чтобы они перестали меня интересовать, нет, не так. Я стал смотреть на них с какого-то другого, невидимого прежде ракурса, и оказался он приглядней и ярче чем тот, прежний. Связь с женщиной теперь представлялась мне не просто акробатическим трюком, но чем-то значимым, волнительным, можно сказать, сакральным.

Если спящую в моей постели Галю сложно было не заметить, то трезвонящий телефон и дверной звонок я игнорировал без труда и зазрения совести, особенно когда в мою обитель труда пытались прорваться родители.

Так в добровольной изоляции я провел неизвестно сколько времени. И вот произошло долгожданное чудо. Я даже не заметил, как весна уже начала потихоньку накладывать на Питер свои пока еще несмелые, румяные мазки. Как посветлели подсохшие мостовые, как задвигалась темная, степенная Нева, и местами зарозовело вечернее небо. Все тонкие, весенние краски были бы мною проигнорированы, если бы на фоне этого пробуждения и свежести я в один теплый и уже довольно светлый вечер не встретил ее.

Она стояла на противоположной от моего дома стороне Фонтанки. Узнать ее было не трудно по особенной детской грации, по старому пальто и огромному вязаному шарфу.

Я выскочил на Аничков мост и, распихивая прохожих локтями, стал пробиваться к ней, словно к маяку в неспокойном океане. Она заметила меня еще издалека и кротко улыбнулась, когда я подбежал, распугивая прикормленных голубей.

– Ты исчезла, и я думал, что мне все это приснилось, – проговорил я вместо приветствия.

– Извини, я не специально, – прозвенел ее драгоценный голос.

– Не надо, не объясняй ничего, просто скажи – ты ведь настоящая, правда?

– Конечно, – она рассмеялась.

– Хорошо, хорошо, – забредил я, хватая