Я целовал ее тонкие, холодные пальцы, ладони, кисти, а она стояла тихая и покорная, словно так и должно было быть, словно мы знали друг друга вечность и сейчас она кормила здесь голубей, потому что ждала, ждала назначенной мною встречи.

– Ты скучал? – вдруг спросила она, и я встрепенулся.

– Я искал тебя всюду, я даже хотел нарисовать тебя и оживить.

– Зачем?

– Я боялся, что ты мой сон.

– Я не сон, – прошептала она, беря мою руку. – Прогуляемся?

– Конечно!

География наших передвижений была довольно хаотичной. По сути, мы кружили около моей мастерской, забредали в первые попавшиеся дворы, сидели на скамейках, молчали. Говорить почему-то совсем не хотелось, я боялся нарушить хрупкость момента, а она, как я уже понял, была немногословна. В наших вздрагиваниях и замираниях была исключительная созвучность. Даже наше дыхание, поймав одну волну, колебалось на ней в едином ритме, а двигались мы, по какой-то только нам одним понятной траектории.

Так мы бродили, пока не стемнело. Тогда я подвел ее к дверям своего дома. Она, не колеблясь ни секунды и не задавая никаких вопросов, пошла за мной.

На периферии того облака счастья, что раздувалось в моей груди, маячило хлипкое сомнение. Столь просто и легко все случилось, будто мы еще в прошлой жизни договорились встретиться сначала на Марсовом поле, затем на Фонтанке. Словно уже давно обсудили, что каждый раз после прогулки она будет заходить ко мне. Интересно, ее исчезновения тоже включены в обязательную программу нашей мелодрамы? Я решил не придаваться унынию заблаговременно. Сейчас Мари рядом, ароматная и розовощекая, она настоящая, хоть и воздушно-зыбкая, но все же, как никогда близкая.

Как и в прошлый раз, я самолично избавил ее от верхней одежды, стянул ботики (она снова оказалась в разных носках), провел в комнату, усадил за стол и принялся ставить чайник.

– Ты, наверное, проголодалась?

– Пожалуй, что да.

– У меня есть яйца и фасоль, ты ешь фасоль?

– Думаю да, – немного подумав, ответила Мария.

Она была все той же Мари – моей тихой, загадочной нимфой, моей тайной и музой.

Я приготовил яичницу с фасолью из банки, и моя тоненькая девчушка с поразительным аппетитом умяла ее. Пока она ела, я сделал с нее пару набросков в карандаше.

– Как ты это делаешь? – спросила она восторженно, когда увидела довольно схожее с оригиналом лицо на картонке.

– Что именно?

– Ты перенес мое лицо на бумагу. Это магия, да?

– Нет, Мари, – рассмеялся я, – просто мастерство. Трюк, можно сказать. Рисовать тебя с натуры гораздо проще, нежели по памяти.

Я откопал работу, иллюстрирующую мой сон, где она сидела на аметриновом троне, перебирая нитку с крупными бусинами. Мне казалось, что я передал ее облик довольно точно, и так оно и было, но в рисованной Мари не хватало какой-то невероятной, сверхъестественной прозрачности и зыбкости. Живая Мари со своим замирающим придыханием и влажным, полуотстраненным взглядом была в сотни раз тоньше и нежней той куклы, которую я намалевал.

Но мою гостью портрет привел в восторг. Она гладила его своими тоненькими пальчиками, взгляд блуждал по холсту, словно в поисках лазейки, через которую можно было бы попасть в написанную залу.

– Как ты туда проникаешь? – ошарашила она меня этим неожиданным вопросом.

– Откуда ты знаешь, что я могу туда попасть?

– Ну как же? – удивилась она. – Ведь если я могу существовать здесь и там, – Мари ткнула ноготочком в свое изображение, – значит и этот дворец существует еще где-то.

– Он существует Мари, существует, и я обязательно тебе его покажу, потому что он создавался для тебя одной, – пообещал я, все больше и больше шалея от ее непосредственности.

– В самом деле? Ты построил его для меня? Как же ты добр, – проговорила она дрожащим голосом и осторожно взяла мою руку.

Она стала целовать ее, как это совсем недавно делал я, стоя на продуваемой набережной.

Этот ее внезапный порыв и безоговорочная вера во все, что я говорю и смутил, и взбудоражил меня. В груди моей словно стая птиц всполошилась, все затаенные, запрятанные в дальний угол желания взорвались во мне, подавляя волю. Я взял ее розовое личико в свои ладони, поднял кверху и, дурея от тишайшей ее покорности и безмерной благодарности во взгляде, стал целовать его. Как-то неуверенно и спотыкаясь, не понимая как подступиться к этой эфемерной, мистической красоте. А она стояла, словно упругая струна, непроизвольно вздрагивая от моих робких касаний, послушно подставляя фарфоровость своего лица для новых поцелуев. Тогда я осмелел и прикоснулся к святая святых, разводя пунцовые створки рая, своими губами. И тогда все ее тело заколыхалось, зашуршало, заволновалось. Я отстранился, в ужасе подумав, что поспешил.

– Зачем ты так сделал? – прошептала она, трогая свои губы.

– Прости, – прохрипел я, переводя дух, – прости, я не хотел… точнее наоборот, очень хотел… Извини, если ты не хочешь, я…

– Я хочу! Сделай так еще, пожалуйста, – попросила она, и глаза ее золотились.

– Ты просишь, чтобы я тебя поцеловал? – неуверенно спросил я.

– Я хочу, чтобы ты трогал мои губы своими.

Она была фатально невинна, чиста и откровенна. Конечно я не мог не заметить, что она не от мира сего.

– Мари, тебя никогда никто не целовал?

Она отрицательно покачала головой, потом все же сказала, немного подумав:

– Я видела, как другие делают это, но не знала зачем.

– А теперь знаешь? – спросил я, все больше настораживаясь.

Она кивнула.

– Это приятно. Очень.

– Сколько тебе лет Мари?

– Я не знаю, а это важно?

– Нет, не особо, – проговорил я, опускаясь на диван.

У меня в голове все плыло, размытые образы действительности растушевывались и таяли вокруг меня, сгущаясь в непроглядный сиреневый туман моих страхов. А что если эта волнующая, сказочная красота тоже плод моего воображения? Что если ее нет в действительности, и я сейчас просто галлюцинирую, как последний кретин?

– Витя, – позвал меня словно издалека мелодичный и вполне реальный голос Марии.

– А, – встрепенулся я.

Она сидела рядом со мной и внимательно изучала мое лицо.

– Ты напуган. Отчего?

Кто бы она ни была, но мои эмоции она считывала абсолютно точно. Хотя если Мари плод моего воображения, это и не мудрено.

– Поцелуй меня еще раз, пожалуйста, – попросила она снова.

Как можно отказать такой девушке, даже если она шутка твоего разума (хотя если верить Олегу Владимировичу, я не просто вижу, я создаю, а это значит, что она вполне реальна). Но если быть честным по отношению к себе, я был рад обмануться даже самим собой.