– Смешной ты, адмирал, – продолжил капитан Ост, перейдя на русский. – Все мы солдаты, все мы убиваем врагов. Ты думаешь, что это были мирные жители? Безобидные крестьяне? Нет. Польшу убивают не каратели, не расстрелы, не акции устрашения. Польшу убивают вот такие крестьяне, переселенцы. – Юрген перешел на крик. – Нас убивают спокойно, без шума! Нашим детям запрещают учиться, врачи не лечат поляков, а бесплатно раздают презервативы, делают аборты и учат детей разврату. Ты удивлен? На польском языке издаются только четыре газеты. В «Краковски час» публикуют официальную брехню. Три остальные тискают грязноватые шутки, советы, как хорошо жить, не работая, подсказки для женщин, как выгодно продаться богатому мужчине, как быть красивой и как готовить коктейли. По радио передают идиотские концерты, болтовню идиотов и продажных курв. В Польше есть специальный телеканал, только для поляков. Телевизоры стоят очень дешево, вышки почти везде понатыканы. Почему б не смотреть? Все на польском языке. И один изврат, проституция, реклама водки. Предатели с жирными мордами рассказывают, как хорошо работать на немцев и лизать им дупу. Вся программа – сплошное предательство, скотство и тупые комедии. В школах детей учат подчиняться немцам, прислуживать господам и вовремя раздвигать ножки. Математике не учат, физике не учат, химии не учат, биологии не учат. Только простейшая арифметика, немецкий язык, чистописание, закон божий и советы, как предохраняться от беременности и не дай божко заразить кого сифилисом.

– В школах?! Взрывать надо такие школы! – прорычал Дима Комаров.

Судя по интонациям, старший лейтенант успел забыть, как его минуту назад мутило от вида трупов изнасилованных девочек.

– Мы взрываем, когда можем, – на крыльцо вышел Марко, видимо, наскучило парню в доме, решил присоединиться к импровизированной дискуссии.

– А при чем здесь простые крестьяне? – не сдавался вице-адмирал Котлов.

– Ладно, не стой во дворе, поднимайся, – сказал капитан Ост.

За ужином Виктору Николаевичу кусок в горло не лез. Перед глазами стояли лица убитых партизанами крестьянина, его жены, детей. На свою беду, этим вечером в фольварке собрались гости. Две семьи, и детей с собой взяли. К сожалению, оружия у них было мало или не успели схватиться за карабины, когда во двор ворвались бандиты капитана Оста. Среди поляков ни одного раненого. Только Владу не повезло, овчарка располосовала ему руку. Честный пес до конца выполнил свой долг защитника, его смогла остановить только автоматная очередь в упор.

– Давай, жуй, старшой, – заметивший состояние Котлова Алексей легонько пихнул его в бок, – нам еще жить надо. Вырвемся, всех помянем. Пойду в первую же церковь, поставлю за упокой да молитву закажу.

– Подождем, пока водку не найдут, – предложил Халиуллин. – Может, перепьются до хрюканья.

– Надо говорить: до поросячьего визга или как свиньи, рожа ты татарская, – хохотнул Черкасов. – Да только не будет этого. Капитан не позволит. Ни капли не даст.

– Не похоже на поляка, – сказал Халиуллин.

– Он же не местный поляк, забыл? – злобно бросил Виктор Николаевич.

– А кто?

– Наш предатель. Вырос под Каунасом. Вырос, пошел родину предков освобождать, да видишь, в кого превратился.

– И Марко хохол галитчинский. Как он сюда попал?

– Странная парочка, – заметил Комаров. – Украинцы с поляками всегда были на ножах. Мне дед рассказывал, поляки до войны украинцев и белорусов людьми не считали.

– Вот видишь? А сам как полыхнул, когда тебя Ост на жалость развел, – Алексей Черкасов хитро прищурился.

Пока офицеры спорили, летчики наворачивали жареную картошку с мясом, да так, что за ушами трещало. Мясо было свежее, еще пару часов назад жевало жвачку в стойле и тянулось к мамкиному вымени. Повстанцы забили теленка и молоденькую свинку, решив, видимо, побаловать себя в награду за сегодняшние подвиги.

После ужина в выделенную под камеру комнату зашел лысый бородатый Збых и передал Виктору Котлову приглашение на разговор к пану командиру.

– Дженькуе[6], – буркнул в ответ Виктор Николаевич. Он не только разговаривать, но видеть Юргена Оста не хотел. Приходится. Не он, Котлов, назначал время и место встречи. Пока не он.

Капитан встретил Виктора Котлова в гостиной. Партизан вольготно расположился на стуле у камина. Горел электрический свет. На столе стояли чайник, вазочки с вареньем, горкой лежало печенье.

– Проходи, адмирал, угощайся, наливай чаю, сахар рядом, – Юрген Ост кивнул на сахарницу. – Извини, я на тебя накричал. Не сдержался. Наболело. Тут все огнем горит, – капитан приложил руку к сердцу.

– Шнапса или домашнего вина не нашли? Хлебнуть бы, – Виктор Николаевич надеялся личным примером втянуть Оста в пьянку. А там и остальные потянутся за командиром.

– Нашли. Да больше нету. Две бочки вылили в выгребную яму. А чему ты удивляешься? Это на Неметчине не принято больше трех кружек пива за вечер уговаривать, это немцы рюмочку шнапса закусывают кильцем колбасы толщиной в руку. Вы, русские, привыкли ставить на стол бутылку водки, пропускать по паре рюмочек, а недопитое убирать в холодильник, до следующего застолья. Через месяц, – со злобой выдохнул Юрген.

Виктор Николаевич спокойно налил себе чашку чаю и запустил ложку в вазочку с клубничным вареньем. Капитану нужно выговориться. Не удалось напоить, так пусть хоть исповедуется. Для того и пригласил, зараза. Котлов чувствовал себя опустошенным, как в душу нагадили. А пропади все оно пропадом! После сегодняшней расправы с крестьянами он не мог смотреть людям в глаза. Не виноват, а чувство вины есть. Ощущение причастности к мерзости. Как будто провалился в очко солдатского сортира и плаваешь там.

– А поляков считают пьяницами. Нам с детства по телевизору и радио, в газетах, с плакатов внушают: пей, славянская морда! Жри вудку, напивайся до смерти.

– В отряде сухой закон? – Котлов удивленно приподнял бровь.

– Иначе нельзя. Только по большим праздникам, и ничего крепче настоящего вина. Я когда увидел, как поляки пьют, ужаснулся. Их же специально спаивают. В Берлине и Бранденбурге бутылка шнапса стоит пять марок, а здесь от шестидесяти пфеннигов до трех марок. Да еще все самопляс гонят. Полиция не запрещает.

– У нас в деревнях тоже гонят, – усмехнулся Котлов.

– Не путай! Жил я в России, видел, как этот самогон пьют, сам пил. Один день погуляют от души, закатят пир на всю деревню, утром квасом похмелятся и месяц все трезвые. Ты бы видел, как поляки пьют!

– Встречался я с поляками, в Плимуте на нашей улице поляк лавку держит. Хороший человек, вежливый, пару раз я его видел подшофе, так это за пять лет знакомства, – Котлов незаметно втягивался в разговор.

Сыграло обычное человеческое любопытство. За свою жизнь Виктор Николаевич видел много разных людей. Чаще встречались хорошие, порядочные. Но бывало, попадалась такая дрянь, что оторви да брось. Сталкивался он и с подлецами, циничными, беспринципными людишками, способными мать родную продать. Видел, и не один раз, как крепкий, бойкий парень при виде опасности враз бледнеет, забивается в угол и плачет, закрыв лицо руками.