Говоря это, он гладил мои волосы.

— Клянусь, я не сделаю тебе ничего плохого, я не причиню тебе вреда. — Его голос звучал абсолютно искренне. — Я буду обращаться с тобой как с сестрой.

Смущенная и растерянная, я отвернулась.

— Пожалуйста».

Она поднялась наверх вперед него — так будет «лучше выглядеть» — и обследовала его комнату, найдя небрежно разбросанные письма от Аниты и других девушек, осмотрев его книги и пластинки, все его мундиры, едва ли не задыхаясь в ожидании его появления. Наконец, после того, как, казалось, прошла вечность, он появился, скинул пиджак, включил радиоприемник и сел на кровать. Почему она не сядет с ним рядом? — спросил он, в то время как она представляла себе все немыслимые продолжения, но ее покорили его нежность, его искренность, его глаза, и они увлеклись разговором, не заметив, как пришло время расставаться. Он был в точности как она, он чувствовал точно так же, как и она, внутри «он был всего лишь мальчишка, он боялся, он не знал, сложится ли у него карьера или нет, он не знал, вернется ли он к своим поклонникам, он был обнажен, он был уязвим». В конце вечера он поцеловал ее на прощание, и она отчаянно вцепилась в него, не желая его отпускать. Ему пришлось отрывать ее от себя. У них много времени впереди, сказал он ей, целуя ее в лоб и впервые называя «малышкой».

В их четвертое свидание, по настоянию капитана Болье, он познакомился с ее родителями. До этого момента ее отвозил в Бад — Наухайм и привозит обратно Керри, но Присцилла сказала Элвису, что, если он хочет увидеть ее снова, ему придется заезжать за ней самому. Он приехал со своим отцом в белом «БМВ» и нервозно сидел в гостиной Болье, ожидая, когда появятся ее родители. Когда же они появились, он вскочил и сказал: «Здравствуйте, я Элвис Пресли, а это мой папа, Вернон», — словно они могли не знать, кто были их гости. Они немного поговорили на отвлеченные темы, в то время как Присцилла не находила себе места; она знала, каким может быть ее отец, а в Бад — Наухайме она видела и слышала такие вещи, которых, она знала, он никогда не одобрит. Однако Элвис вел себя наилучшим образом: он рассказывал о своей службе в разведывательном взводе и прекрасно смотрелся в своей армейской форме. Когда капитан Болье сообщил ему, что с этого времени ему придется самому заезжать за Присциллой и отвозить ее домой, как подобает жениху, Элвис объяснил, что к тому времени, как он возвращается со службы и приводит себя в порядок, уже проходит добрая часть вечера, а потому нельзя ли сделать так, чтобы ее забирал его отец, а он будет отвозить ее домой.

Капитан Болье, казалось, задумался над этим компромиссным решением, затем поставил вопрос прямо: для чего, собственно говоря, нужна Элвису его дочь? В конце концов, ему и так бросаются на шею все девушки. Почему Присцилла? Элвис, казалось, поежился при этих словах — на мгновение Присцилла почувствовала к нему еще большую жалость, и Вернон тоже беспокойно заерзал на своем месте. Но затем он заявил: «Понимаете, сэр, я испытываю к ней очень нежные чувства» — в той своей простодушной манере, которая могла заставить вас поверить едва ли не всему, что бы он ни сказал. Присцилла очень зрелая для своего возраста, утверждал он, а он чувствует себя несколько одиноко, находясь вдали от дома. «Думаю, вы могли бы сказать, что мне нужен человек, с которым я могу поговорить. Вам не нужно беспокоиться о ней, капитан, — объявил он. — Я буду хорошо заботиться о ней».

С этого момента они виделись почти каждый день. Он не отвозил ее домой все время или даже большую часть времени, и не всегда за ней заезжал Вернон; чаще обычного в роли шофера выступал Ламар, но это больше не имело значения. Ее родители хотя и были успокоены, но убедились — во всяком случае на время, — что он и вправду милый, воспитанный молодой человек.

Каждый вечер они заканчивали в его спальне. Каждый вечер они заканчивали в объятиях друг друга. Он оставался верным своему обещанию: он не причинял ей вреда, он не причинил бы ей вреда, даже если бы она стала умолять его об этом, — она еще слишком юная, говорил он ей; он хочет, чтобы она оставалась чистой. Когда — нибудь придет время, а пока они могут делать многие другие вещи. Ни с кем другим в своей жизни она не ощущала такой близости, как с ним. От бабушки, которую она теперь называла, как и он, Доджером[7], она узнала о том, каким он был в детстве, узнала все семейные истории, узнала о том, как сурово порой обращалась с ним его мама, но и как она оберегала его от всего плохого. Она полностью ощущала себя частью его и все же не знала, какая роль предназначена ей самой. Ей было известно, что у него есть другие девушки, сколько бы он это ни отрицал. Когда она сказала ему, что любит его, он приложил свои пальцы к ее губам и казал, что не может разобраться в своих чувствах. «Папа то и дело напоминает мне о твоем возрасте и о том, что это невозможно», — продолжал он запинаясь. «Когда я поеду домой… Только время покажет».

Хуже всего было тогда, когда их окружали другие. В начале вечера, до того как Присцилла шла вперед него наверх, вокруг них постоянно теснились другие, а он мог быть таким непохожим, когда рядом были другие люди, скрывая того маленького мальчика, которого он раскрывал перед ней, грубо отстраняя их тайную жизнь. Тогда она оказывалась такой же, как и все остальные, ловила каждый намек на его настроение, смеялась, когда смеялся он, молча сидела с пустым выражением на лице, пока ему не приходило в голову что — нибудь сказать.

«Я и вправду чувствовала, что знаю, каким был Элвис Пресли в то время. Не звездой, не важной персоной, которую, ему казалось, он должен изображать из себя. Я видела его без маски, совсем без маски, я видела его таким, каким он был на самом деле после того, как потерял маму. Мы так много говорили с ним, он делился со мной своим горем, он был очень беззащитным, и он чувствовал себя преданным своим отцом, тем более что тот, по — видимому, даже увлекся