— Рисковать не хочу.

— Ты думаешь, что они все же попытаются нас отравить? — недоверчиво спросил Исин, покосившись на осовелого князя. Кусок, что он уже собирался отправить в рот, застыл в воздухе. — Ведь князь…

Избор опять качнул головой.

— Нет. Вряд ли они решатся нас отравить, хотя бы потому, что им не нужна наша смерть. А вот усыпить…. Чтобы получить талисман назад им достаточно просто усыпить меня и Исина.

Гаврила посмотрел на Картагу, и, уже ничего не боясь, вонзил зубы в мясо. Следующий кусок он макнул в блюдо с соусом. Исин дернул кадыком и медленно кивнул. Эта мысль еще не приходила ему в голову, хотя и должна бы. Он нехотя положил лакомый кусок на ковер.

— Давай поступим так, как Гаврила. Поймаем кого-нибудь да накормим… — сказал хазарин. Когда он говорил, во рту булькало, словно у него там был полный рот воды.

— Это ничего не изменит.

— Почему?

Избор охотно объяснил почему.

— В лучшем для нас случае, если все это не отравлено и не приправлено сонным зельем — мы поедим. Ну, а в лучшем случае для них, я имею в виду тот случай, что это ловушка и она сработает, то у ковра останутся два спящих человека и два спящих старичка. Если это случится, то можешь быть уверен, проснувшись мы не найдем тут ни талисмана, ни Картаги. Так стоит ли рисковать «Паучьей лапкой» из-за возможности набить брюхо вкусной едой?

Гаврила прекратил жевать и посмотрел на князя.

Князь спал…

— Светлые Боги! — воскликнул Гаврила. — Неужели ты прав?

— Ну и что же? — спокойно спросил Избор. — Даже если я прав нам ничего не грозит.

Богатырь непочтительно ткнул пальцем в старика. Тот дернулся, попытался подняться и Гаврила облегченно рассмеялся.

— Нет, ребята. Все в порядке. Живой.

Не отрывая голодного взгляда от ковра Исин сказал.

— Наверное ты умнее все их вместе взятых… Надо же как придумал!

— Коварнее… — поравил с набитым ртом Гаврила. По его рукам тек жир, он слизывал его. — Я слышал, был один ромей, так тот сам себя перехитрил.

Рука Исина вроде как сама собой потянулась к бараньему боку. Он и смотрел-т в другую сторону. А рука сама собой…

— Может быть это просто не пришло им в головы?

— Может быт, — согласился Избор. — Но, скорее всего, они любят своего князя больше, чем боятся остроголовых.

— На наше счастье.

— Именно.

Гаврила убедившись, что бояться больше нечего вновь налег на еду, а Избор, отрезав себе и Исину по куску хлеба из мешка, принялся жевать. Он двигал челюстями и вслушивался в звуки, доносившиеся до него с луга и из леса. Луг перед ним был тих и медленное жужжание пчел, витавшее над ним, не беспокоило воеводу. А лес, что начинался за его спиной, был наполнен обычными звуками. Там трещали ветки, шлепали друг о друга ладошки листьев. Это был обычный лесной шум — нестрашный и не интересный, но предчувствие неприятностей заставляло Избора держаться настороже, и вслушиваться в кружившие вокруг звуки. А вдруг?

И вдруг.

Они больше смотрели в небо, чем по сторонам и оттого никто из них не заметил, что произошло в эти мгновения на лугу прямо перед ними. Исин первым понял, что что-то началось. Когда они вскочили, то увидели, как на траве уже ворочалось и вспухало что-то черное, похожее на дым костра. Масленников застыл с куриной ногой в руке и стал на мгновение похож на каменную фигуру из ромейского фонтана — из наклоненного кувшина на ковёр медленно стекало вино. День стал тускнеть.

В сгустившейся темноте богатыри ощущали какое-то движение, но кто там двигался и для чего?

— Зверь, — чуть дрогнувшим голосом сказал Масленников, — но почему не с неба?

Черная туча на лугу продолжала ворочаться, словно собираясь с силами, но ничего не менялось. Только вино в кувшине у Гаврилы закончилось и он перестал напоминать фонтан.

— Зверь ли? — в полголоса сказал Исин. — Может это и не зверь, вовсе.

Вместо ответа Масленников размахнулся и бросил кувшин в сторону облака. Кувшин не успел пролететь и половины расстояния до него, как облако изменилось. Оно уплотнилось, вытянулось вверх, длинным черным хоботом соединив небо и землю.

До людей донесся свист и мощный порыв ветра прижал к земле траву и кустарник по лицам стеганули жесткие струи ветра.

— Ого! — сказал Избор. — Это более чем серьезно.

Новый порыв заставил их пригнуться.

— Яйцо! — не своим голосом заорал Гаврила. Избор присел, нашаривая в траве проводника. У людей были руки, чтобы держаться за землю и ноги, чтобы убежать от опасности, а у яйца не было ни того не другого. Одной рукой воевода подхватил белобокого проводника и сунул в карман. Уже через секунду, когда ветер толкнул его так, что он едва не упал, он понял, что выбрал не лучшее место. Подхватив с ковра краюху хлеба он быстрым движение вырвал из середины кусок и сунул яйцо внутрь, а ковригу запихнул поглубже в мешок.

Теперь все ценное, что у них еще оставалось, он мог нести одной рукой.

Ковер задергался, заполоскал двумя концами, в траву полетели кувшины, блюда с закусками. На секунду это отвлекло их и этого времени оказалось вполне достаточно, чтоб эта толстая черная кишка как-то рывком очутилась совсем рядом с ними. От нее веяло холодом, но это была не та приятная прохлада, которой радуется сердце путников в жаркий день, а знобящий, сухой холод ледяной пустыни.

Избор зябко запахнул халат. Его полы развевались так сильно, что приходилось придерживать их руками. Держась за бока оглянулся. Все было на своих местах — мешок, клетка с подделкой. Если придется бежать, то они смогут сделать это в любое мгновение.

— Самум! — удивленно сказал Гаврила. — Я встречал такое на Востоке.

— Что? — не расслышал Избор. — Что ты говоришь?

Масленников наклонился к уху воеводы и прокричал, перекрывая рев ветра:

— Это самум. Я видел такое только в пустынях на Востоке.

Ветер, круживший листву, еще прибавил, и по траве покатились подносы. Жареные птицы на блюдах задергались, словно живые. Уплотнившийся воздух толкнул Избора и тот, сдвинутый ветром, попытался ухватиться за Гаврилу, но руки не нашли ничего за что можно было бы зацепиться. Исин попытался поддержать его, наклонился, но ветер, налетев сбоку, опрокинул и покатил к черному хоботу. Хазарин цеплялся руками за траву, за ветки проносящихся мимо кустов, но трава выдираясь с корнями, бросала ему в лицо землю и камни, а ветки ломались, словно были заодно с теми, кто напустил, на людей этот странный вихрь. Воздух вокруг взбесился. Он наполнял грудь, грозя разорвать ее, он давил на глаза, словно тайной целью того, что тут творилось, было вдавить их в глубину голов и лишить людей возможности увидеть то, что вихрь собирался сделать с ними.