– А ты?

– А я тебя не выдал.

– Почему?

– Потому, что воды горячей так и нет.

Был у нас на проспекте ресторан. Не ресторан даже, скорее кафе испанской кухни, «Чико» назывался. Как-то пригласил отобедать девушку. На углу старушки овощами торговали. И так мне пучок лука приглянулся, не выдержал, купил. Зашли, уселись за столик. Не успели словом обмолвиться, официантка подскочила.

– Со своим товаром не обслуживаем.

– Это не товар.

– А что?

– Букет для дамы, будьте добры вазу под него.

– Вот еще, она луком пропахнет.

– Вы наталкиваете на мысль съесть букет.

– Не положено не наше есть.

– А что делать? Завянет.

– Пусть вянет.

Букет все-таки съели, под танго лук хорошо идет. Через несколько дней оказался в «Чико» с другом. Подходит эта же официантка, мило улыбаясь.

– Вы чему улыбаетесь?

– Как чему? Нам положено.

– А мне улыбаться не хочется. Вы меня помните?

– Помню. Вы в прошлый раз с девушкой были, симпатичной такой.

– Бросила она меня по вашей милости.

Познакомился с женщиной, симпатичная, в варежках. Разве увидишь, какие мозоли под ними, от рояля или от лопаты. Да что говорить, когда вляпался. Катал на санках в парке, чаем из термоса поил с лимоном. Она хохотала, зубами белыми слепила. Зима, темнеет рано, ладом разглядеть не успел, сдружились, сблизились, одним словом. Лежим довольные под одеялом, минут пять так лежим, я могу вообще не разговаривать, ее на откровенность потянуло:

– Копали бронзовый век, нашли в одном из курганов женский скелет, ты слышишь или своей головой занят?

Мне дремалось, на кухне капал кран, за окном собаки лаяли, за стеной соседи мебель двигали.

– Весь во внимании, нашли и что?

– Мне сразу показалось, он кого-то напоминает, кости, череп, зубы до боли знакомы.

– Ты права, скелеты на одно лицо.

– Не хочешь слушать, так и скажи, а я радовалась, дура, что человек появился близкий.

– Кто близкий, тот скелет?

– Ты.

– Это что, намек?

– Какой намек, я места себе найти не могла. Голова кругом, трясет всю.

– Ты о каком месте?

– Слушай, не перебивай. Главное совсем рядом. На вечернем костре парень, один из наших, смотрел, смотрел на меня, побледнел и выдал: «Ты, вернее она – вылитая ты». Тут и дошло, что это действительно я, вернее, там кости мои.

– А парень как мог с костями твоими познакомиться?

– Мы не дети, у нас роман был с ним, да ты ревнуешь?

– Теперь и не знаю, какую из вас ревновать?

– Тебе шуточки, а я в обморок упала. Прихожу в себя от нашатыря, ощупываюсь – вроде кости на месте.

– Ты чьи кости щупала?

– Свои, естественно. Потом фонарик взяла, пошла на раскоп – взглянуть на ту себя… Представляешь, а там пусто.

– Может, коллеги для науки изъяли или собаки, они кости любят глодать?

– Спрашивала – не брали, и собаками не пахло.

Дремать охота пропала, думать я не мастак, оно и так

понятно, что влип, вспомнить бы, чего в таких случаях вспоминают, и бежать куда глаза глядят.

– И чем вся эта история закончилась?

– Коситься стали, парень бросил, если бы не ты, я бы с ума сошла. А ты нежный, теплый такой. Спасибо тебе, милый, за всё.

С этого момента в меня мысли полезли. Она какая-то вся подозрительно мягкая, вроде как без костей. Решился проверить, потянулся трогать. А она как взорвется:

– Не щупай, ты такой же.

– Да ладно, всё нормально, дыши глубже, всякое бывает.

– Было, уходи, ты ничего не понял.

Ушел, а потрогать до сих пор хочется. Баба без костей – это же мечта любого мужика. Упустил я мечту из рук, из-под самого носа ушла. С тех пор и маюсь. Кости мне у баб мешают, подавиться боюсь.

В сентябре дождей много. Особенно до рассвета. Люди от них по квартирам прячутся, под козырьками подъездов, в самолетах, в поездах, в машинах. Дожди не остановить, слава Богу, до этого не додумались. Они стучат по крышам, по окнам бьют, сочувствуют листьям, асфальт серебрят. Целого в природе нет – она из половин устроена. До любви люди не совсем люди и дождь из полукапель. Жизнь штука редкая, малоприметная. Полужизней на земле полно. От дождей сентября сухого места не найти. От полукапель куда прятаться? Они в душу лезут, от них сердца за горизонт заходят. А как сердца лишишься, так и остальное ни к чему.

У полулюдей всё есть: и пара глаз, и пара рук, и полу-жизни длиннота. У полукапель выбора нет. Они рождены

падать. Падение не порок. Мгновения полета – праздник. А если на окно, праздник вдвойне.

Пока сердца блуждали за горизонтом, одна из полу-капель попала на окно. Это не так больно, как о землю. Даже сладко видеть и страх свой, и восторг. Полулюдей вынуждают быть порядочными, заставляют отказываться от себя. Отказ – измена. Дождь от своих полукапель измен не требует, он доверяет им быть собой до самого конца. Там, на окне, полукапли встречают свои половины. Время капель короче мгновения. Они опережают в скорости даже свет, бегут от счастья разбиваться о землю.

Ее закрывали от меня. Не выпускали после семи. Балкон спасал. Она поливала цветы, я прятался в радуге дождя. Разговаривали по вертикали, а нас все предавали и предавали… Вылетала из подъезда ее мать, стыдила на все лады:

– Ну, кем ты будешь, кем?

– Мама, доставлять людям радость – профессия.

Мои письма из армии оставались без ответа. Вновь встретились двадцать лет спустя. Сидели на кухне, пили чай и говорили, впервые говорили горизонтально.

Перепугав нас до смерти, нарисовалась матушка, понизила в росте, лишила голоса и выдала:

– Вы взрослые, а всё сидите и сидите. Вам лежать давно пора.

– Мама, как можно?

– Всё уже можно, давайте пить шампанское.

Мы пили, а оно смеялось. Перед уходом мамаша добила окончательно:

– А ты завтра с вещичками приходи.

Шел, во мне шампанское шепталось о счастье. Столкнулся с приятелем, тот подозрительно оглядел меня и подытожил: