Он смотрел в ее блестящие слезами глаза. Сомнений быть не могло. Она прощалась. Вот он, еще один страшный удар. На мгновение Верди парализовало от ужаса, затем он спрыгнул с постели и истерически начал одеваться.

– Просто подожди немного, Герита. Я приведу тебе доктора! – крикнул он.

Маргарита кивнула и улыбнулась. Полуодетый Верди выбежал из комнаты.

Глава 4

Пышные летние деревья грелись в лучах яркого солнца. Пели птицы, шелестела листва. На кладбище Пармского городка Буссето шли похороны. Местный священник монотонными волнами лил молитву над гробом, вокруг которого стояли синьор Барецци с убитой горем, висящей на его руке женой, Темистокле Солера, Джузеппе Верди и еще пара десятков искренне и не очень скорбящих людей. Сегодня хоронили Маргариту Верди.

Рядом со свежевырытой могильной ямой стояли два надгробия: «Вирджиния Мария Верди, 26 марта 1837 – 12 августа 1838» и «Ичилио Романо Верди, 11 июля 1838 – 22 октября 1839».

Джузеппе смотрел на гроб жены и отчаянно пытался хоть что-то почувствовать, но не мог. Не было ни эмоций в груди, ни ощущений в теле. Казалось, оторви ему кто сейчас ногу, он и этого не заметит. Он провел ногтями левой руки по правой ладони с такой силой, что в процарапанных следах появились капельки крови. Но где же боль? «Она забрала с собой все живое, что оставалось во мне» – подумал Джузеппе, наблюдая за красными бусинами, растущими на его ладони. Он поднял голову и посмотрел на кроны тополей. Голос священника перешел в бессвязное бормотание… Шелест листьев зазвучал мелодией. Крылья воробья, трепещущие на ветке, добавили тремоло на литаврах. В теле появилось едва уловимое ощущение тепла. Вот воробей сел на куст рядом со своими собратьями, и их чириканье стало введением партии флейты…

– Мне жаль, Джузеппе. Прости. Я так виновата… – раздался меж кладбищенских камней голос Маргариты, слышимый только Верди, и все звуки, как будто поддавшись заклинанию, стихли. Джузеппе закрыл глаза, но ничего, кроме звона тишины больше не проникало в его сознание. «Она забрала с собой и музыку» – пронеслось в голове, и лицо его накрыла зловещая тень. Он, Джузеппе Верди, не уберег тех, кого Господь вверил его заботам, и теперь он будет лишен того единственного, что давало шанс избежать никчемной участи большинства. Он вдруг всецело осознал, что ему больше нечего терять. И желать тоже нечего.

Джузеппе открыл глаза, коротко взглянул на гроб, повернулся и пошел прочь. Священник запнулся, скорбящие начали переглядываться. Барецци уже был готов пойти за Верди, но Солера положил руку ему на плечо и покачал головой. Сейчас Джузеппе лучше было не трогать. Священник продолжил молитву, и под его напевные речитативы собравшиеся искоса наблюдали, как маэстро медленно уходит с кладбища посреди похорон своей жены. В этот же день Верди уехал обратно в Милан, ни с кем не попрощавшись.

5-го сентября 1840 года премьера второй оперы молодого и многообещающего маэстро Джузеппе Верди «Король на час» с треском провалилась в Ла Скала. Не дотянув до второго акта, который так вымучивал Джузеппе, публика начала шуметь, выказывать бурное недовольство и покидать зал. Одним из первых под ошарашенными взглядами музыкантов и труппы направился к выходу сам композитор.

Поговаривали, что когда на следующее утро рабочие сдирали афиши со стены у парадного входа в театр, они видели, как маэстро наблюдает за ними, и лицо его было настолько бледным и гневным, что испугало бы самого дьявола. А потом он исчез.

Три недели Джузеппе не могли найти. Он не появлялся дома, он не заходил в театр. Темистокле обыскивал город в поисках друга, но тщетно. Когда все уже отчаялись, Верди вновь появился. Он отправил все принадлежавшие им с Маргаритой пожитки в Буссето на адрес синьора Барецци, съехал из их квартирки и, проведя несколько встреч с Бартоломео Мерелли, расторг договор с Ла Скала по причине принятого решения о смене профессии. Импресарио, который мало того, что симпатизировал Верди, еще и видел в нем немалый потенциал, использовал все свои недюжие переговорные таланты, но Джузеппе был непреклонен. Отравленный нестерпимым горем разум маэстро уже не отвечал ни на какие аргументы.

Теми, как настоящий друг, поселил Джузеппе у себя и искренне пытался привести его в чувство. Поначалу, Джузеппе еще разговаривал с ним, рассказывал о своей убежденности, что он проклят, как и все его оперы, что к нему нельзя приближаться, потому что все, кто рядом будут убиты хворью, что музыка оставила его, и с ней ушел всякий смысл бытия, и нес прочие горькие бессмыслицы кипящего болью сознания. Однако, с каждым днем говорил он все меньше, все меньше ел, да и из комнаты своей выходить практически перестал. А в один из вечеров, вернувшись домой, Солера обнаружил, что Верди нет, как нет и потертого временем саквояжа, в котором хранилось все скудное имущество маэстро. Остался только тот самый спинет, который Темистокле уговорил не отправлять в Буссето, а перевезти к нему на квартиру. Джузеппе не оставил даже записки.

Ходили слухи, что Верди несколько раз видели в одном из самых бедных районов Милана. Будто выглядел он как бездомный бродяга, и бесцельно бродил привидением с ничего не видящим взглядом. А еще сторож Ла Скала рассказывал байки о том, что по ночам маэстро появляется у здания напротив служебного входа и часами тоскливо смотрит в окна театра.

Со дня краха «Короля на час» прошло почти полгода, и разговоры о гениальном, растоптанном судьбой молодом композиторе поутихли, а потом и вовсе забылись. Корабль жизни выпавших не подбирает.

***

Ветер выл сквозь щели в грязных окнах подвала, за ними валил снег. Замаранные облезлые стены. Узкая кровать, маленький стол, кривой шкаф и стул со сломанной спинкой. Не видевшая тепла уже несколько недель забитая кусками угля печь. Метроном на столе отбивал адажио. Рядом с метрономом – пара грязных тарелок и кусок заплесневелого хлеба.

Мертвецки замерзший Верди в пальто и ботинках лежал на кровати под одеялом, пустыми глазами он наблюдал за крысой, рыскающей по комнате. Он не помнил, сколько он уже так лежал, не знал, сколько сейчас времени. Мысли вяло тянулись бессмысленным набором слов, стирая грань между сном и бодрствованием.

Громкий стук в дверь заставил его вздрогнуть. Джузеппе лишь сильнее закутался в одеяло. В дверь постучали еще раз.

– Уходи, кто бы ты ни был! – прорычал Джузеппе.

– Открывай, сынок, и поскорее, я уже почти окоченел! – раздался голос Антонио Барецци.

Синьору Антонио потребовалось немало времени, чтобы прийти в