Вот теперь я действительно обиделась.

Если подумать, тут должна быть одна девушка… Ровесница мамы, вдруг она умеет слушать?

Мать часто рассказывала о подруге детства, Алисе Оппенхейм. Та умерла в шестнадцать лет. Я запомнила, потому что ее судьба казалась мне невероятно грустной.

Несчастный случай произошел сразу после дня рождения Алисы. Перед праздником мать отправилась с подругой за покупками. Они выбрали розовое кружевное платье – на мой вкус, отвратительное, но мама заверяла, что наряд неплохо смотрелся. Торжество состоялось в банкетном зале ресторана «Таверна». Маму сопровождал Сай Сильверман; он остался другом семьи. Но я ушла от темы; Алиса жила всего в двух кварталах от бабушки, и посреди ночи семья проснулась от рева пожарных сирен. Судя по всему, произошло короткое замыкание, и дом подруги полыхнул. Мистер и миссис Оппенхейм отделались небольшими ожогами, у Алисиного брата Буча обгорели грудь и нога. Он долго пролежал в больнице, но в итоге поправился. Мы с мамой встретили его как-то в знаменитом гастрономе на Четвертой авеню. К тому времени я столько раз слышала об Оппенхеймах, что мне казалось, будто я вживую увидела героя любимого фильма – вам знакомо это ощущение? Увидев маму, Буч не заплакал, он только выдавил: «Алиса бы тоже вышла замуж и родила ребенка. Может, даже девочку, как у тебя». Разве не трагично? В ответ мать обняла его. Мне было одиннадцать или двенадцать. Я сделала вид, что не понимаю, о чем они, хотя прекрасна знала.

В общем, Алиса погибла при пожаре. Мама говорила, что это были первые похороны в ее жизни. Она часто вспоминала о подруге, особенно о какой-то шуточной вендетте из-за нижних юбок, которые мать якобы украла у Алисы.

Если подумать, мама будет рада, что я созвонилась с дорогим ей человеком.

Я иду на кухню, снимаю трубку и набираю 411.

– Райская диспетчерская служба «Четыре-один-один», назовите номер неба абонента.

Номер неба? Почему меня преследуют напоминания о разделении рая?

– Э… Думаю, седьмое. Мне нужен номер Алисы Оппенхейм.

Доносится быстрый стук по клавишам.

– Нашлось три Алисы Оппенхейм, годы смерти: тысяча четыреста восемьдесят второй, тысяча восемьсот двадцать третий, тысяча девятьсот пятьдесят третий.

– Тысяча девятьсот пятьдесят третий.

– Не вешайте трубку.

Мне нравился местный сервис.

– Алло? – откликнулся женский голос.

– Добрый день, это Алиса Оппенхейм из Филадельфии?

– Да, это я.

– Э… Мы не знакомы. Я дочь Максины Файерштейн, помнишь? Меня зовут Алекс.

– Да ты что! Не может быть! У Максины девочка? С ума сойти! Как поживает мама?

– Хорошо, спасибо. Они с отцом поженились и родили меня. Сейчас они немного расстроены, потому что я умерла, но в целом все в порядке.

– Максина вышла замуж? – Алиса так удивлена, будто в жизни подобного не ожидала. – И за кого?

– За Билла Доренфилда.

– Билла Доренфилда, покорителя сердец? – смеется девушка. – Помню его, тот еще прощелыга! Он дружил с моим братом Бучем. Но они были не особо близки, твой отец жесткий парень. Неудивительно, что он женился на Максине, она совершенно в его вкусе. Роскошная! А сейчас она как?

– Отлично.

Почему Алиса считает отца жестким парнем? Неужели он вообще не давал слабину?

– Твоя мама была самой красивой в классе.

– Она до сих пор прекрасна.

– Максина рассказывала, как стащила все мои нижние юбки?

– Рассказывала.

– Наверняка оправдывалась тем, что оставила одну, на всякий случай.

– Ну, э… Нужно выслушать и твою сторону.

– О нет, в другой раз. Так нам должно было исполниться шестьдесят девять или семьдесят. Ох, так Максине уже старая!

– Ей ни за что столько не дашь.

– Я слышала, у вас там в семьдесят – как в пятьдесят, а в пятьдесят – как в тридцать. На небе я повзрослела до тридцати, чтобы не выглядеть на шестнадцать. Я рада, что повзрослела, но старше становиться не хочу.

– Мне двадцать девять.

– Да иди ты! И как умерла?

– Машина сбила.

– О, какая жалость. Сочувствую твоим родителям.

– Да, – пора заканчивать со вступлением. – Послушай, я здесь никого не знаю, кроме бабушки с дедушкой и дяди Морриса. Мама часто рассказывала про тебя, вы же были подругами. Может, пообедаем вместе?

– С удовольствием! Как насчет завтра?

– Вполне устроит.

– Отлично. Тут есть хороший французский ресторан. Сядешь в машину, скажешь «Французский ресторан», и она отвезет тебя куда надо.

– А столик надо заказать?

– Мы же на седьмом небе, тут не заказывают столики.

– Да, точно, – через силу выдавливаю я.

– Как, ты не на седьмом? – Алиса на лету схватывает мое настроение.

– Ну, пока что…

– А, так ты в лимбе. Не волнуйся, завтра поговорим.

– Правда? Не волноваться? Потому что я волнуюсь.

– Не надо. Все обсудим. Мы дружили с твоей матерью, так что я о тебе позабочусь. Слушай, мне надо бежать на теннис, но завтра обязательно увидимся. Давай встретимся в час. Буду очень рада знакомству.

– Да, я тоже. Тогда жду тебя в час.

– Алекс…

– Что?

– Не переживай. Я тебя не брошу.

– Хорошо.

– Бывай! До завтра!

– Пока.

«Бывай»? Ну да ладно, мне полегчало, причем существенно.

Хлопает собачья дверца, и появляется Персик.

Она смотрит на меня снизу вверх с виноватым видом; даже ушки опустились.

– Какие люди! Ты соизволила уделить мне свое драгоценное время.

Собака запрыгивает на колени и принимается с энтузиазмом облизывать лицо.

– И ты меня прости. – Я глажу ее в ответ.

В холодильнике материализуется коробка эклеров, и мы с Персик отправляемся в гостиную смотреть телевизор. Из всех небесных каналов мне больше всего нравится «Любимые отрывки из сериалов». Показывают эпизод из «Я люблю Люси», где Люси говорит Рики о беременности. Естественно, моя любимая серия. Затем идет «Шоу Мэри Тайлер Мур», где Рода приводит на праздничный обед Гарри Уинклера, а Мэри не может найти для него места и порцию телятины «Орлов». Гарри приходится сидеть отдельно у окна, в то время как все остальные сидят за обеденным столом. Такая умора. В середине «Семейки Брэди», серии с Дэви Джонсом, наваливается усталость, а к началу «Такси» (когда друзья помогают Джиму получить водительские права) я засыпаю. Просыпаюсь через несколько часов, глубокой ночью. Персик свернулась рядом; мои движения будят ее.