другой, капиталистической, жизни, и проблем с трудоустройством выпускники вузов не знали. Одного только не гарантировало государство — высокую зарплату. Не зря же столько анекдотов ходило в те годы об окладе инженера. В КГБ зарплата была высокой. Это и привлекло Ворбьева.

От крепких парней-гэбистов он отличался небольшим ростом и неспортивным сложением, но еще больше — ловкостью в делах, поэтому у начальства был в фаворе, по служебной лестнице продвигался неплохо, и будущее виделось Ворбьеву сытым и безоблачным. Но в стране начались перестройки, путчи, перевороты, реорганизации, и в преобразованный сначала в ФСК, а потом в ФСБ комитет госбезопасности пришел к руководству новый человек, с первого дня невзлюбивший Ворбьева.

— Скользкий парень, — заключил новый, познакомившись со своим подчиненным, — слишком жадный, слишком упрямый и слишком хитрый. Боюсь, не сработаемся.

Хотя оценка эта была дана в очень узком кругу, Ворбьев о ней узнал и понял: карьера в органах госбезопасности для него закончилась.

И тогда он пошел к Эстету.

Одному Богу ведомо, как Ворбьев смог его найти, вызнать, кто скрывается за этим прозвищем, которое в городе было известно многим, тогда как в лицо Эстета знали единицы. В их числе оказался и Ворбьев.

В их числе был и Фогель.

Оба знали об этой приобщенности, но никогда ее не обсуждали, осторожничая и не очень доверяя друг другу.

— В некрасивую историю влипли твои ребята, — как бы между прочим сказал Ворбьев, неторопливо выпуская дым. — Зря ты помогаешь насильникам…

— Это я-то кому-то помогаю? — отшутился Фогель, но понял: Ворбьев знает о недавней истории. Его оболтусы изнасиловали девчонку, оказавшуюся дочкой старого приятеля Эстета. И Фогель сразу превратился из радушного хозяина, к которому на огонек заглянул старый приятель, в человека холодного, колючего. Спросил напрямик: — Эстет знает?

— Нет пока… Кстати, и о твоей встрече с людьми Вагита он тоже пока не знает.

Вот, значит, зачем пришел Ворбьев!

— Не было никакой встречи! — запротестовал Фогель.

— Было — не было… Чего волнуешься? Перепутал, с кем не бывает? И квартирку на Пушкинской собираешься загнать не дружку Вагита…

— Хм… Вынюхал, да? Ну, допустим, имел дело с одним кавказцем, только откуда мне знать, чей он дружок. Кроме того, как помнишь, я действовал в наших общих интересах. Так что разговору твоему цена копейка.

— Согласен! — с готовностью ответил Ворбьев. — Нам и без этого есть о чем поговорить. Например, о том, что болтают злые языки… Слону, говорят, дорогу перешел — водочку гонишь… — уже с открытой насмешкой в голосе произнес Ворбьев, с явным удовольствием смакуя знаменитую фогелевскую вишневку.

— Докажи!

— Зачем? Моя информация в доказательствах не нуждается. Это все знают. Видишь, сколько пулек в моем барабане! Выбирай любую… — Развеселившись собственной шутке, Ворбьев радостно засмеялся. Знать всё и всегда — его козырной туз. С ним он не раз выигрывал и у Фогеля, и у Слона, и у Вагита. Это ценит даже Эстет.

— Ты, Сашок, смотрю, все, что накопал, решил оптом продать…

— А чего мелочиться?

Фогель посмотрел на Ворбьева с брезгливостью и какой-то затаенной грустью: дескать, вот дурак — рассиропился, блинками кормил, в сваты набивался… А все почему? Прикупил его Ворбьев, поймал на крючок своим предупреждением, что Эстет готовится к войне и о нем мысль держит.

Фогель поднялся с кресла, несколько раз обошел веранду, дотянулся рукой до виноградного листа, поправил его зачем-то, пригляделся к перилам и, заметив облупившуюся краску, сколупнул ногтем — красить пора. «Везде нужны деньги!» — подумал зло бережливый, даже немного жадноватый Фогель.

Ворбьев наблюдал за ним молча, терпеливо, лишь время от времени усмехаясь. В тот момент, когда губы его раздвигались в улыбке, вдруг оживали и начинали шевелиться его необыкновенные уши, одно из которых было похоже на подсохший капустный лист, изъеденный гусеницей.

Наконец Фогель перестал вышагивать по веранде, резко остановился и, повернувшись к Ворбьеву, спросил:

— Сколько?

* * *

Вернувшись поздним вечером из казино, Зоя Иннокентьевна обнаружила в почтовом ящике коротенькую записку от Поспелова: «Кажется, знаю, кто такой Эдуард Андреевич. Завтра заеду и расскажу».

Она испытала легкую досаду — ну, и написал бы, если знаешь. Зоя Иннокентьевна была нетерпелива, и ей с трудом удалось удержаться, чтобы тотчас же не позвонить Поспелову. Но был третий час ночи, и звонить она не стала. Зато утром, еще и семи не было, уже набирала поспеловский номер.

Как ни странно, несмотря на раннее утро, телефон оказался занят.

Прошло не меньше получаса, но короткие гудки, раздражающие и неприветливые, не прекратились. Бросив нелепое занятие, Зоя Иннокентьевна прошла на кухню, достала рыбу для кота, просительно трущегося о ноги, хотела было поставить ее варить, но передумала, положила в блюдечко на полу сырую рыбью тушку и снова вернулась к телефону.

Поспеловский номер был занят.

Значит, придется ехать самой.

Зоя Иннокентьевна переоделась, на скорую руку подкрасила ресницы, на ощупь мазнула по губам помадой и вышла из квартиры. Ей повезло — Сливка, как называла она свой старенький «Запорожец» синего, как перезрелая слива, цвета, будто почувствовав, что не время проявлять свой капризный норов, завелась легко. Машин на улицах было немного, и до дома Поспелова она добралась относительно быстро. И все же чуть не опоздала. Еще несколько минут, и не застала бы его. Поспелов уже садился в машину, когда во двор въехал «Запорожец» Зои Иннокентьевны. Он узнал Сливку, приветственно помахал рукой и заторопился навстречу.

— Доброе утро!

— Какое оно доброе? — заворчала в ответ Зоя Иннокентьевна. — Никак не могла дозвониться, у вас телефон все время занят.

— Это из-за поломки на линии, — пояснил Поспелов и предложил: — Поднимемся к нам?

Зоя Иннокентьевна без энтузиазма подумала о пятом этаже. Лифта в доме не было.

— Поговорим лучше здесь. Рассказывайте поскорее, что вам удалось узнать.

— Фамилия Эдуарда Андреевича — Фогель, — сказал Поспелов, когда они направились к скамейке у подъезда.

— Достаточно распространенная, — с сомнением заметила Зоя Иннокентьевна.

— Это только кажется. В городе Фогелей оказалось не так уж и много. А Эдуард Андреевич среди них и вовсе один. Мне