— Зачем ты мне все это рассказываешь? — спросил Сергей, не оборачиваясь и поднося стакан ко рту.

— Чтобы ты понял, как мне трудно пришлось. Олег полгода назад, уже находясь в нашем городе, узнает, что у него умерла мать. Ему пришлось самому заниматься похоронами, а когда вернулся сюда в институт, то немножко тронулся… Да-да… Именно тронулся. Он перестал обращать внимание на действительность, которая его окружает… Он начал жить в своем воображаемом мире, где нет зла, где только любовь и сострадание. Он попал в нашу клинику…

— Как он туда попал? — удивился Ерохин. — Насколько мне известно, у вас очень дорогое заведение.

— Друзьям Олега удалось связаться с его отцом, достучаться до него. И отец все оплатил.

— Значит, все-таки у твоего подопечного есть друзья, — снова удивился Сергей, — и отец не такой уж бессердечный. И на вид твой Олег не такой уж несчастный…

— Хватит кривляться! — закричала Лариса. — Ты всю мою работу пустил насмарку. У Олега рецидив…

— Его снова в клинику отправили?

— Нет. Он поехал домой. Но теперь я не уверена, доедет ли он туда. У человека горе. А ты сидишь и водку пьешь. Не надоело считать себя выше других людей? Кто ты такой сам?

Сергей снова взял стакан, залпом выпил его содержимое. Взял с тарелки половину котлеты и отправил ее в рот.

— У меня был сокурсник, — начал он, продолжая жевать, — а у сокурсника дедушка без ноги, фронтовик. Так этот дедушка часто брал баян и наигрывал нам одну и ту же песню.

Ерохин поднялся из-за стола, подошел к шкафу, за которым у стены стояла гитара, взял ее в руки, прошелся по струнам, а потом запел, аккомпанируя себе:

Лариса смотрела на него с круглыми от удивления глазами.

— Ты — больной, — наконец прошептала она, — я только сейчас это поняла. Я тут перед тобой всю душу наизнанку выворачиваю, а ты какие-то маргинальные песни поешь…

Ерохин перестал играть и вернул гитару на место.

— Ладно, — произнес он, — будем считать, что этого Олега не было никогда…

Он прошел мимо жены, вышел в коридор и услышал, как она прошептала за его спиной:

— Ненормальный.

А его разрывало от обиды, злости и ненависти.

Воскресное солнце все так же слепило глаза.

Ерохин вышел из ванной, зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел перед собой Нину.

— Ты куда-то собираешься? — спросила она. — Выходной ведь.

— Заскочу в свою квартиру, скажу студенту, чтобы съезжал. Дам ему пару дней на сборы. К тому же за ним должок небольшой.

— Может, пусть поживет еще немного, — предложила Нина, — ты меня не стесняешь нисколько, к тому же двадцать тысяч в месяц тебе не помешают.

— А девушку, с которой познакомлюсь, куда приводить?

— Да когда ты еще познакомишься… — начала было тетка и сама испугалась того, что сказала. — Я не в том смысле. Просто надо куда-то тебе выйти, компанию приличную себе найти. Не на улице же ты знакомиться будешь.

— А почему бы нет? Оденусь поприличнее. Прикинусь интеллигентом…

— Да, — согласилась Нина и снова вспомнила: — Оденешь свои новые ботинки.

— Да я как-то…

Надевать обувь с трупа Ерохин не собирался. Они у него были приготовлены на другой случай. Он хотел показать их в магазине «Оксфорд», о котором накануне говорила тетка, и узнать, кому они были проданы и когда. Но даже если продавцы вспомнят дату и если покупатель рассчитывался с банковской карты, вряд ли удастся узнать его имя. Но попытку сделать можно.

Одно лишь смущает: он приедет с этой проданной в магазине парой и будет узнавать, кто ее купил. Что в таком случае подумают продавцы?..

— Хорошо, я признаюсь, — произнесла Нина, — только не надо меня сразу ругать. Лиза… прости, твоя мать, — продолжала присылать тебе подарки, хоть ты ей это и запретил. Но мне ты не приказывал от нее ничего не принимать. Вот я и…

Тетка смотрела ему в лицо, словно пыталась узнать, как племянник отреагирует, взорвется или выслушает все до конца.

— Я получала посылки. Решила дарить их от своего имени, но ты бы все равно догадался, откуда они пришли… У меня в шкафу среди разных присланных тебе вещей есть один костюмчик. Принести?

Сергей молчал.

— Так я принесу? — настаивала тетка.

Ерохин кивнул.

Нина ушла и вскоре вернулась, держа в руках нечто скрытое футляром из плотного полиэтилена на молнии.

— Вот!

Ерохин отвернулся, чтобы не отказываться сразу и обижать тетку.

Костюм оказался светло-песочного цвета. Пиджак был двубортным на одной пуговице и с двумя шлицами.

— Александр Маккуин, — прошептала Нина.

— Кто?

— Очень известный английский дизайнер, — объяснила тетка, — но я в Интернете посмотрела: он умер уже. Совсем молодой был — сорок лет всего прожил. К твоим ботиночкам в самый раз. Как будто специально подбирали. Ты надень и то и другое — и сам убедишься.

Ботинки Сергей не собирался надевать вовсе, а теперь тем более. Так была бы только обувь с трупа, а теперь еще и костюмчик от мертвого дизайнера. Но он влез в костюмчик, который оказался не только впору, но и смотрелся великолепно.

Нина притащила еще и белую рубашку с воротником-стойкой.

— Не знаю, модная ли, но она у меня лежит уже лет пять.

Пришлось надевать и рубашку, которая села идеально. Мать, вероятно, знала все его размеры, естественно, благодаря Нине.

— А теперь ботинки! — провозгласила тетка.

Ерохин не спешил и не собирался. Но он смотрел на свое отражение и не узнавал.

А Нина продолжала жужжать:

— Я в Интернете смотрела: за такой костюмчик — не менее полумиллиона просят, рубашка — восемьдесят тысяч, а у меня таких вещей за несколько лет накопилось много. Все ждала, когда ты наконец…

— Не дождешься, — произнес Сергей, снимая пиджак, — мой тебе совет: продай все это через Интернет, а лучше открой свой магазин. Продашь все и купишь себе дачу, о которой мечтаешь.