— Замечательно, — сказал Ройтман, когда я пришел в себя. — Даже депрессии нет.

Честно говоря, с этим я готов был поспорить.

— Нет, — повторил Ройтман. — Депрессия — затяжное состояние. У тебя просто спад настроения. Почему понятно. За три дня пройдет. Само. Особенно дома. Даже лекарствами пичкать не буду.

— Так домой?

— Анри, давай я тебя не буду радовать раньше времени. К вечеру будет ПЗ, я тебе его скину.

ПЗ пришло часов в шесть. Я сходил на полдник и гулял между крокусами и форзицией в погруженном в тень дворе. Кажется, я уже спокойнее воспринимал обстановку.

В ПЗ я пропустил наукообразное начало с графиками, схемами и таблицами и сразу заглянул в раздел «выводы, рекомендации, схема лечения». Вывод собственно был один: «Необходимости в психокоррекции нет».

Кольцо ожило, и я услышал веселый голос Ройтмана.

— Прыгаешь? — спросил Евгений Львович.

— Почти.

— Честно говоря, в какой-то момент я опасался, что статистику ты нам все-таки испортил. Но нет. Все нормально. Никаких скидок тебе не делал. Так и есть.

— Как Дауров? Не пойдет с этим в суд?

— С отрицательным ПЗ? Да что он сумасшедший? С этим не в суд, с этим извиняться надо. Я Хазаровскому написал, но он вряд ли быстро решит. В лучшем случае завтра. Так что еще ночь у нас переночуешь. Просто не накручивай себя. Анри, это не блок «F». И казнить тебя никто не собирается.

— Мне уже лучше, — сказал я.

— Ну, и хорошо. Одежду твою постирали, так что можешь переодеться в свое, если тебя очень достает местная мода. Только сапоги нельзя. Там металлический супинатор. Я, конечно, не думаю, что ты сделаешь из него заточку. Но кто-то может украсть и сделать.

— На «Е»? Кто здесь сейчас? Чиновники-взяточники?

— В основном, да, так что вряд ли, конечно. Но нам так спокойнее. Заговорщики еще есть из тех, что вывел на чистую воду Артур с Нагорным. Не основная когорта, конечно. Мелкие пособники. Не познакомились?

— Не стремился. Вряд ли мы найдем общий язык. Слишком разные взгляды.

— Зато возможна увлекательная политическая дискуссия.

— Если делать нечего. Все равно все останутся при своем мнении.

— Главное, чтобы до драки не дошло.

— Ну, да! В древнем английском парламенте расстояние между креслами правых и левых равнялось удвоенной длине шпаги. Чтобы не достали.

— Зачит, не зря сапоги отобрали. В общем, Даурову я ПЗ послал. Так что извиниться он обязан. Скорее всего, для этого вызовет тебя к себе. И будет пытаться уговорить на сотрудничество. Анри, будь человеком, согласись, а? Ну, сам же понимаешь, что это необходимо. С точки зрения закона тебя упрекнуть не в чем, и корректировать нечего. Но с точки зрения морали… Это все некриминальные особенности личности: гордость, уязвленное самолюбие, недоверие к СБК. Не можем корректировать. Не обязан ты СБК доверять. Но посмотри просто рационально. Подумай, чего ты на самом деле хочешь и как этого достичь.

Я покачал головой.

— У меня тоже есть моральные табу, Евгений Львович. Шпионом не был. Друзей не предавал. И не предам, даже если больше не с ними.

Дауров передо мной так и не извинился, только вывесили скупые извинения на портале СБК. К себе не вызывал, видимо, уверившись в бесполезности этого мероприятия.

Зато на следующий день, тоже часов в шесть, ко мне явился сияющий Ройтман.

Вежливо явился, позвонив в дверь. Меня выдрессировали за годы в Центре вставать навстречу психологам, и я встал.

— Анри, садись, — весело сказал он, — я только что от Хазаровского.

И, в общем-то, хорошо, что я сел.

Решение императора было совсем не тем, на которое я рассчитывал.

— Анри, то, что я скажу, тебе точно не понравится, — продолжил Ройтман, — но, на самом деле, это просто замечательно.

Я насторожился.

— Ты едешь на остров Сосновый, — закончил он.

Понятно. Реабилитационный Центр.

— Ваша идея? — угрюмо спросил я.

— Да. И очень хорошо, что Леонид Аркадьевич согласился.

— На сколько?

— Теоретически десять лет. Но Народное Собрание в любой момент может заменить ссылкой.

— Там сроков таких нет, — вздохнул я.

— Думаю, что и не будет. Три максимум.

— Евгений Львович, вы думаете, я вам спасибо скажу?

— Нет, я думаю, что ты меня проклянешь. А спасибо скажешь года через три, когда поймешь, насколько это для тебя полезно. Так что звони Артуру, если хочешь, чтобы он тебя проводил. Выезжаем завтра в десять. Пусть подходит на охрану.

С воздуха Реабилитационный Центр на острове Сосновый выглядел как поселок для бедных. Россыпь маленьких деревянных домиков, окруженных лесом.

— Гораздо ближе, чем до Чистого, — заметил Артур.

— И теплее, — сказал Ройтман.

И светлее, подумал я, глядя на искрящуюся на солнце гладь озера, похожую на стальное зеркало.

— Правда, тюрьма, — заключил вслух.

— Анри, не передергивай, — сказал Ройтман. — Ну, какая тюрьма!

Мы приземлились на стоянке минипланов. Машины присутствовали в больших количествах, чем в Чистом, и были приличнее. Стоянку окружала живая изгородь из можжевельника. Откуда-то оттуда из-за можжевельников появился парень моего возраста и направился к нам. Я рассмотрел его, когда он подошел поближе. Чуть ниже меня и уже в плечах, карие глаза, темные волосы. Чем-то похож на Ройтмана. Взглядом что ли?

Именно к Ройтману он сначала и обратился:

— Здравствуйте, Евгений Львович.

— Привет, Дима, — улыбнулся Ройтман и они пожали друг другу руки.

— Если не ошибаюсь, Артур Вальдо? — спросил он моего сына. — Дмитрий.

И состоялось второе рукопожатие.

— Анри Вальдо? — обратился он ко мне.

Я кивнул.

— Дмитрий Кастальский. Я ваш реабилитационный психолог.

И протянул мне руку.

Я был в некотором шоке, но неуверенно пожал ее.

— Простите, господин Кастальский, правильно ли я понимаю, что уходить отсюда нельзя? Извините за глупый вопрос, но рукопожатие предполагает равенство и потому несколько дезориентирует.

— Можно «Дмитрий», — сказал Кастальский. — И более того, лучше «Дмитрий». Вопрос не глупый, а совершенно уместный. Уходить нельзя первые две недели. Потом, если все будет нормально, можно. Но ночевать здесь. Евгений Львович пытался нас уговорить, сразу разрешить вам покидать остров, но у нас свои правила. И нам надо на вас посмотреть, и вам привыкнуть к нашим порядкам. Пойдемте, я покажу вам Центр.