— Нет, десять процентов мы платить будем, — покачала она головой. — Тридцатка — это слишком, а десятка — в самый раз. С ворами лучше дружить, чем воевать…

Прав был Антон, от тюрьмы и сумы зарекаться никак нельзя. Сегодня солнце для нее светит ярко, а завтра небо в клеточку… Может, уже сегодня их перехватят менты. Или завтра обвинят в незаконном применении огнестрельного оружия… Все может быть, и ко всему нужно быть готовым…

Спокойствие, только спокойствие…

Риск и авантюра — это ее стихия. Сухарь отнюдь не джентльмен, и с ним свита — два урки с волынами. А Карина одна и без оружия. Правда, у входа в ресторан припаркована машина, там бойцы с оружием, они появятся чуть позже.

Рабочий полдень, но народ предпочитает обедать в столовых, поэтому в зале ресторана никого нет, только Сухарь со своей свитой хлебает борщ. Ресторан чисто совковый, скатерти здесь несвежие, сервис ненавязчивый.

Карина подошла к Сухарю так, что ее заметили в самый последний момент. Будь она киллером и умей стрелять из пистолета, ей ничего бы не стоило в упор уложить всю троицу.

— Я вам не помешаю? — с суровой вежливостью спросила она.

Сухарь чуть не поперхнулся, увидев ее.

— Ты кто такая? — осатанело спросил он.

Веселая у него выдалась ночь, поэтому он сейчас «на измене». Потому Карина и пришла к нему в гордом одиночестве, чтобы не всполошить его своей свитой. Она всего лишь девушка, причем без охраны, чего ее бояться?..

— Я из Тяжмажа. От Шаха и Косолапа.

— Они что, в подарок тебя прислали? — оскалился Сухарь.

— Нет, подарок сегодня ночью был, — сказала Карина, без приглашения усаживаясь за стол.

Вор оторопел от такой наглости, даже в лице вытянулся.

Он действительно был похож на сухарь — лицо как будто высохшее изнутри, кожа дубленая, щеки впалые и тело костлявое. Лет сорок ему на вид, да и глаза у него немолодые. Хотя на самом деле он едва перешагнул тридцатилетний рубеж. Годы, проведенные в суровых условиях неволи, давали о себе знать.

Это Антон выглядел моложе своих лет, хотя и провел четыре года за колючкой. Карина уже точно это знала. Никакой он не мент…

— Ты ничего не попутала, девочка?

— Хочешь знать, кто сегодня ночью стрелял? — пристально глядя на Сухаря, спросила она.

Карина слышала, что у зэков не принято смотреть друг другу в глаза без причины. Такой взгляд — уже сам по себе вызов. Но ведь она именно для того здесь, чтобы бросить ему вызов.

— Ты, в натуре, берега потеряла, телка! — вспылил Сухарь.

— За телку ответить можно, — не сводила с него глаз Карина. — Вчера по лампочке стреляли, сегодня наглухо уложим…

Она подавила вздох облегчения, когда появились Панас и Валерьян. И у одного ствол под курткой за поясом, и у другого. И сами по себе они смотрелись внушительно. Может, и не по себе им, но виду не показывают.

— Это кто такие? — резко поднялся со своего места Сухарь.

И его бойцы вскочили вслед за ним. Карине понадобилась вся ее выдержка, чтобы не дрогнуть перед ними.

— Ты сам с Тяжмаша «снимать» хочешь? — спокойно спросила она.

И эти слова подействовали на Сухаря, как заклинание. Он хоть и неторопливо, но все-таки вернулся на свое место. Сел, с удивлением посмотрел Карину. Не думал он, что какая-то баба может разговаривать с ним практически на равных.

— Ты кто такая, чтобы у меня спрашивать?

— Я такая… Ты сначала на Шаха наехал, затем на Косолапа. Зря. Надо было сначала ко мне обратиться, я все вопросы решаю. И если сказала, что надо платить, они будут платить. Этот вопрос уже решен…

— Я спрашиваю, кто ты такая?

— Кара я. Шах и Косолап — одна команда, и я ее представляю. Все решается через меня. Я знаю, кто ты такой, Сухарь, — в небрежной ухмылке скривила губы Карина. — Тебя уважаемые люди на район поставили, и теперь перед ними надо будет отчитаться. Подвойск — город бедный, с него много не возьмешь. Зато Тяжмаж хорошо живет. Не возьмешь Тяжмаш — не будет тебе счастья. В землю ляжешь. Или свои приговорят, или мы тебя сделаем. Вчера мы тебя всего лишь предупредили…

Вся эта речь не стоила бы и выеденного яйца, если бы не ключевая фраза — если бы не ночная стрельба по воровской малине. Пули были реальные, поэтому Сухарь слушал Карину внимательно и понимал, что в следующий раз пули могут попасть в него…

— Ты даже не представляешь, с кем связалась, девочка! — хищно зашипел он.

Но это был выпад змеи, неспособной дотянуться до своего обидчика, всего лишь беспомощное сотрясание воздуха.

— Ты не в законе, Сухарь, — холодно и непреклонно смотрела на него Карина. — Ваша воровская братва за тебя подпишется, не вопрос, только под пули из-за тебя никто не пойдет. А у нас все есть — и стволы, и снайперы. И еще я могу выставить против тебя полсотни реальных бойцов, — жестко отчеканила она. — Так что это ты еще не понял, с кем связался…

Сухарь готов был взорваться, но Карина снова произнесла как заклинание:

— Но мы будем платить.

— Плати!

Она многозначительно взглянула на Валерьяна, и тот, все поняв, отправился вниз к машине. Ему хватило минуты, чтобы сходить туда и обратно. Он принес полиэтиленовый пакет, в котором лежали деньги — шестнадцать пачек из пятидесяти— и сторублевых купюр.

Сухарь раскрыл пакет, но деньги считать не стал, только спросил:

— Что это?

— Аванс за август месяц. Двенадцать «штук». Мы еще не подбили бабки. Может, это больше десяти процентов, может, меньше, я пока не знаю… Видишь, нас даже не пришлось искать, мы сами тебя нашли, — с легким торжеством усмехнулась Карина.

Двенадцать тысяч — это самый лучший аргумент, чтобы убедить Сухаря в своей состоятельности. Человек со стороны столько денег не занесет. Значит, Карина действительно представляет интересы братвы, и с ней по-любому надо считаться.

Но это были деньги, полученные от Косолапа за оружие, которое Карина пока еще только собиралась приобрести. Она не побоялась расплатиться ими со «смотрящим»…

— Какие десять процентов?! — возмутился вор. — Разговор за тридцать был!

— Цеховики ворам десять процентов на ваш «общак» платят, а ты с нас тридцатку захотел. Нехорошо! — хищно сощурилась Карина.

И она отнюдь не выглядела беспомощной в своей угрозе, ведь Сухарь вообще мог остаться без денег. Он это понял, поэтому невольно схватился за пакет.

— За тридцать процентов мы удавиться можем, — свысока усмехнулась она. — Но лучше нам тебя удавить.

— За меня вас, бакланов, на понятия поставят! — вскинулся вор.

— Ну, когда это будет… Да и будет ли!.. Не гони волну, Сухарь. Ты заломил цену, мы ее сбили, ничего здесь такого нет. Мы отстегиваем на ваш «общак» десять процентов и живем в мире. Поверь, десять процентов — это больше, чем тридцать, если мы будем жить в мире. Война — это прежде всего потеря в деньгах. Или ты не согласен?