— А кто на зону собирается?

— Так никто и не даст вам собраться. Придут, возьмут под белы рученьки, и привет… Или за вами нет никакой вины?

— Ну, вина, может, и есть, только у нас все схвачено.

— Да, знал я одного такого, — с мрачной иронией усмехнулся Антон. — Тоже так говорил, пока на десять лет не закрыли… Да я и сам в свое время думал, что со мной такого никогда не будет. Так в этом себя уверил, что страх потерял… От тюрьмы не зарекайся.

— Я не хочу в тюрьму.

— Тогда завязывай со своими делами.

— А если мне интересно заниматься своими делами? Если я не могу жить без риска?

— Я тебя понимаю, — кивнул Антон. — Сам люблю пощекотать нервы.

— Поэтому выставляешь хаты?

— Я все сказал. Больше ничего по этой теме не добавлю.

— И не надо ничего говорить. Если ты этим щекочешь себе нервы, пожалуйста. Но если кобелировать будешь…

— То что? — жестко глянул на Карину Антон.

Никогда он еще на нее так не смотрел. Но именно поэтому она не растаяла под его взглядом, как раз наоборот.

— Я понимаю, ты при делах, срок мотал, все такое. Только я на это не посмотрю. Изменишь мне — останешься без яиц, — сказала, как отрезала, она.

— А если ты мне изменишь?

— За это даже не беспокойся.

— Ты уверена?

— Абсолютно… Да и не с кем тебе изменять.

— А твой Шах? И этот, как его, Косолап…

— У вас «петухов» на зоне уважали?

— А сама как думаешь?

— Знаю, что нет… Если Шах «топтать» меня будет, он будет меня уважать как своего босса?

— Как женщину — да, а как босса… Не будет он тебя как босса воспринимать.

— Ну, я еще не совсем его босс… — замялась Карина. — Мне проблему с Сухарем решить надо. Если решу, все будет на мази, все, как я задумала…

— Что ты задумала?

— Поселок моим будет. Со всеми потрохами.

— Тебе это надо?

— Очень!

— А я думаю, что не надо. И с Сухарем не надо ничего решать. Надо платить. Он много не просит.

— Тридцать процентов — это не много?

— Тридцать процентов?! — удивился Антон. — Это много… Цеховики ворам десять процентов отстегивать должны. Есть такое соглашение между ворами и цеховиками. Но вы же не цеховики, вы — братва. Какая-никакая, а братва… И стволы, наверное, есть?

— Откуда ты знаешь? — вдруг встрепенулась Карина.

— Я ничего про стволы не знаю, — покачал головой Антон.

— Я не про стволы, я вообще…

Определенно, в этом парне было что-то магическое. Ведь он же представлялся ментом, вдруг это действительно так? Может, на вокзале он сказал ей правду, а в ресторане соврал? Может, он нарочно влез к ней в постель, почувствовал ее к себе интерес? А ведь такое запросто могло быть. Он мент, а она тут пузыри перед ним пускает. И про Шаха рассказала, и про Косолапа, и про свои с Сухарем проблемы. Он ей лапши про зону навешал, она уши и развесила, как последняя «лохушка».

— Значит, мама у тебя здесь живет?

— Живет.

— Ну, тогда мы сейчас к ней в гости пойдем… Или нет никакой мамы?

— Доброе утро, моя девочка! — с мягкой издевкой усмехнулся Антон. — А я все ждал, когда ты проснешься… Проснулась, молодец. Только я не мент. И мама у меня здесь, на пятом этаже, живет… Если не веришь, мы можем сходить к ней… Или думаешь, что мама подставная?

— А вдруг?

— Не того ты еще полета птица, чтобы перед тобой разыгрывать такой спектакль… Но вдруг станешь?

— И что тогда?

— Тогда менты займутся тобой всерьез. Так что лучше не подставляться… Я так понимаю, что Шах и Косолап приходят к тебе со своими проблемами?

— Кто такой Шах?

— Понятно… Мне уходить?

— Ты правда не мент?

— Не надо расслабляться, Карина. И верить никому нельзя. Проверять надо… Есть один простой способ.

— Какой?

— Завтра скажу. А сейчас иди сюда. — Антон взял ее за руку и потянул на себя.

— Что такое? — заупрямилась она.

— А если я вдруг на самом деле мент, ты перестанешь меня любить? — с пытливой насмешкой спросил он.

Карина ничего не сказала, но поднялась со своего стула и оказалась у него на коленях. Если он и окажется ментом, она все равно будет его любить. Презирать и любить… Уж лучше пусть он будет вором, чем ментом. Уж лучше быть с ним одного поля ягодой…

«Спокойствие! Только спокойствие!» Золотые слова. Но Карлсону легко было так говорить, у него — штанишки с моторчиком. А на «девятке» в ночное небо не подняться, она может только по дороге ехать. Как бы на ментов не нарваться… Карина хорошо помнила, как однажды уходила от погони. Стволы у них тогда в багажнике были, целый арсенал. И сейчас у них боевое оружие. Автомат, правда, один, но этого хватит на десять лет строгого режима.

Машина стояла напротив частного дома, в котором жил Сухарь. Карина выследила вора, навела о нем справки. Не такой уж он и крутой, этот хмырь, но считаться с ним все-таки надо. Законные воры за ним стоят, с ними шутки плохи. И все равно Шах наводит на окна дома ствол автомата. Второй час ночи, а свет в комнате горит, люди ходят, блатная музыка играет. В общем, гуляет «малина», цветет и пахнет. Ничего, сейчас Шах обломает блатнякам их кайф. Он служил в разведроте бригады морской пехоты, его учили стрелять. Сейчас у него есть возможность доказать, как хорошо он освоил эту науку. Целился он прямо из машины — приклад крепко упирается в плечо, ствол наведен на окно. Палец выжал слабину на спусковом крючке…

Карина увидела, как погасла лампочка под потолком. Хватило короткой очереди, чтобы ее потушить. И очень хорошо, если обошлось без трупов.

Кобзарю не надо было ничего говорить, он сам понял, что нужно рвать когти. Машина с визгом стартовала с места и помчалась по улице. Номера замазаны грязью — случайный прохожий не сможет их разглядеть. Да и нет никаких прохожих: спит городок, людям завтра на работу. И у Карины завтра дела. Надо будет доработать Сухаря.

— Ну, теперь эта гнида никуда не денется! — ликующе протянул Шах.

Он был страшно доволен своей работой. И цель поразил, и себя отличным стрелком показал.

— «Очко» завтра играть будет, — кивнул Кобзарь.

— Может, ну его на фиг, десятку платить? — спросил Шах.

Карина незаметно усмехнулась. Еще сегодня утром он готов был отстегивать Сухарю все тридцать процентов от своих наваров, а сейчас уже ничего не хочет платить. Чересчур крутым вдруг себя почувствовал.