– Как вы себя чувствуете?

– Где-то, как-то…

– Голова не болит?

– Где-то, как-то…

Он склонялся над столом и разгадывал кроссворды, столь бесхитростные, что составлялись они, кажется, для слабоумных детей. Битый час я пытался спросить его, чем бы ему было интересно заняться, но получал ответ «Где-то, как-то…» Я пытался спрашивать, читал ли он какие-нибудь книги и что из прочитанного ему нравится. В ответ слышал все то же «Где-то, как-то…» Я спрашивал про фильмы: ходит ли он в кино, и нравится ли ему хотя бы Брюс Уиллис. Ответ можно было предсказать – «Где-то, как-то…» Кроме этой фразы он произнес только:

– Этим мелят кофе…

– Кофемолка, – подсказал я прапорщику трудное слово.

– Кофемолка не подходит, – прогнусавил Толик.

После чего выяснилось, что слово «кофемолка» не влезало в его кроссворд, потому что прапорщик пытался написать «кофемолку» через «и».

Я уже хотел было оставить молодца в покое с его разбитым носом, кроссвордом для слабоумных и кофемолкой через «и», как вдруг явился Обезьяна все с тем же компьютером в руках. Обезьяна устроился в кресле. Быстро-быстро заклацал пальцами по клавиатуре и только минуты через три спросил:

– Ну, как дела?

– Плохо, – отвечал я. – Анатолий совершенно не склонен заниматься.

– Ты не слушаешься? – обратился Обезьяна к прапорщику.

И было больно смотреть, как прапорщик весь сжался:

– Я это… Где-то, как-то… Ну не читал я это…

– Он ничего не читал, – пояснил я. – Приобщать Анатолия к литературе придется буквально со сказки про Колобка. Я вот подумал, может, лучше начать с изобразительного искусства? Через этот ваш норвежский сервер можно ведь показать Анатолию картинки какие-нибудь в googleart?

Обезьяна нахмурился:

– Потом. Лучше сначала что попроще.

С этими словами он достал из кармана перочинный нож, взял на барной стойке поролоновую губку и в две минуты вырезал из губки дракона, причем так, что губка совершенно сохранила свою квадратную форму: дракон из губки получался, только если вывернуть ее наизнанку. Несколько раз перед самым носом прапорщика Обезьяна выворачивал губку наизнанку так, что получался дракон, а потом сворачивал дракона так, что опять получалась губка.

– Как это? – пробормотал прапорщик, когда Обезьяна поставил наконец поролонового дракона перед ним на стол.

– Попробуй.

Прапорщик взял поделку и с детским наивным видом несколько раз обращал ее из дракона в губку и обратно:

– Как это?

Ничего не ответив, Обезьяна так же быстро и уверенно нарисовал прапорщику на бумаге упрощенный вариант одной их эшеровских лестниц. Благодаря ухищрениям перспективы, лестница на рисунке представлялась геометрическою фигурою, немыслимой в трехмерном мире, запутывалась внутри себя и вела к собственному началу. Глядя на рисунок, я вспомнил лестницу утреннего своего кошмара, но психика прапорщика, кажется, была устойчивее.

– Ну и хрен ли? – сказал прапорщик, когда рисунок лег перед ним на стол.

– Посмотри внимательно, – посоветовал Обезьяна.

Прапорщик долго вглядывался и наконец сказал:

– Как это? Так не может быть.

Тогда Обезьяна раскрыл компьютер, вошел в googleart и показал прапорщику хранящихся в Лондонской Национальной галерее знаменитых «Посланников» Ганса Гольбейна-младшего. Компьютерная программа позволяла сначала как бы подойти к картине слева так, чтобы на полу у ног молодых дипломатов было просто мокрое пятно. А потом как бы подойти к картине справа так, чтобы пятно превратилось в череп. Ловко орудуя клавишами, Обезьяна несколько раз виртуально подводил прапорщика к картине то справа, то слева, пока тот не пробормотал:

– Как это?

– Лучше спроси, кто это, – засмеялся Обезьяна.

– Кто это? – эхом отозвался прапорщик.

– Это французский посол, – отвечал я. – Гасконец. Я забыл, как его звали. Он приезжал в Лондон на коронацию Анны Болейн…

При слове «гасконец» лицо прапорщика несколько оживилось, потому что он смотрел, видимо, кино про трех мушкетеров. Имя Анны Болейн не вызвало у прапорщика никаких заметных эмоций. Пока я говорил, Обезьяна ловко нарисовал на листке бумаги такой же череп, как на картине Гольбейна, и положил листок на стол перед прапорщиком.

Надо отдать Обезьяне должное: Толик наш увлекся. Он долго рассматривал рисунок то справа, то слева и наконец спросил:

– Как это?

– Лучше спроси, что это? – засмеялся Обезьяна.

– Что это? – отозвался прапорщик.

– Это анаморфоза, – сказал я. – Особого вида рисунок, изменяющийся в зависимости от точки обзора.

Прапорщик раскрыл было рот, чтобы задать традиционный вопрос: «Как это?» Но Обезьяна опередил его и приказал:

– Повтори!

Прапорщик улыбнулся. Ему было смешно вообразить, что вот сейчас он произнесет слово «анаморфоза».

С этой его улыбки установился между нами какой-никакой контакт, и начался первый урок рисования, который Обезьяна, надо сказать, провел блестяще. По моей просьбе Обезьяна прапорщику показал в googleart сначала «Благовещение» Леонардо, а потом «Менины» Веласкеса. С карандашом в руках мы наглядно показали Толику, насколько непропорциональна рука Леонардовой Мадонны, долго объясняли, почему надо было рисовать руку непропорциональной, поскольку картине предназначалось висеть в углу и не предполагалось, что кто-нибудь когда-нибудь станет смотреть на эту картину прямо. Толик не понимал, морщил лоб и от непривычных интеллектуальных усилий становился рассеянным.

Куда больше прапорщика увлекли «Менины». Я говорил:

– Понимаете, Веласкес должен был написать парадный портрет королевской семьи. Но самого короля рисовать было нельзя. У короля был сифилис. У него провалился нос. Поэтому Веласкес придумал…

– Че? У короля? Сифак? – с этого момента Толику стало еще интереснее.

– Ну, да. У короля сифак. Что же вы думаете, бледная спирохета отличает королей от нищих?

– Кто отличает? От кого?

– Бледная спирохета, – я все не мог привыкнуть, что с Толиком надо говорить просто, как с пятилетним ребенком. – Микроб. Возбудитель сифилиса.

Пришлось сначала разъяснить прапорщику, как именно распространяется сифилис, а потом показать на картине «Менины» зеркало, в котором отражается король, как бы одновременно и присутствуя на картине, и отсутствуя. Пользуясь возможностями googleart, прапорщик все просил зеркало ему увеличить и все рассматривал отражение короля, и все пытался понять, видно или не видно, что у короля провалился нос. А потом спросил:

– Так это дочки его?

– Да, – отвечал я, чтобы не вдаваться в подробности.