Но с другой стороны, жить, постоянно считая копейки, не имея возможности отказаться от помощи родителей, порядочно? Сидеть на шее у предков до седых волос… И благодаря чему Юля могла бы бороться за этот самый шанс? Для этого как минимум надо прилично выглядеть!

Тут она не лукавила и считала, что ей с Маргаритой не тягаться, случись, например, такое, что шефине понравился бы какой-нибудь Юлин кавалер. Слишком много у Маргариты плюсов в этом предполагаемом соревновании. По сравнению с Юлией.

Но вслед за этим пришла другая мысль: ведь Юля при желании может стать лучше. И внешне. И внутренне. Не догонять во всем Маргариту, а просто заняться собой, что давно пора сделать.

Хотя бы для того, чтобы стать интересной для умного парня. И больше читать, а не пялиться в телевизор всё свободное время и не таращиться на всякие там шоу…

Кто же ей совсем недавно говорил: если человек всё время отзывается о себе плохо, то ничего хорошего из него не получается. Такой вот каламбур. Типа: семь раз назови человека свиньей, он и захрюкает. Вряд ли Маргарита такими мыслями заморачивается. Она в себе никогда не сомневается.

Вот, например, сегодня. Пришёл к ним один мужик. Не на лечение, а из-за той аварии. Юля и не думала, что это уже была и не авария, а скорее убийство, и к ним пришел следователь. Он сказал, что парня «не довезли». Мог бы сказать два слова и уйти. Любому понятно, что раз окна в кабинете выходят на другую сторону улицы, то и спрашивать медиков не о чем, они просто не могли ничего видеть.

Так нет, Маргарита усадила незнакомца в зубоврачебное кресло, поскольку на одном из двух стульев сидела Юля, а на другом – сама стоматолог. Дала ему свой кофе, который незадолго до того сварила Юля в их маленькой кофеварке на две кофейных чашки. И уже через пятнадцать минут этот следователь кажется и забыл, зачем к ним пришёл.

То есть он стал расспрашивать, обращаясь в основном к Маргарите, не видели ли они чего-то подозрительного или просто необычного? Как будто въезжать на мотоцикле прямо в стену дома – обычное дело.

– Он сказал, что джип подрезал его нарочно, – проговорила Юля. Она и врачу из «скорой» это говорила, но тот не обратил внимания.

– И всё, и больше ничего не сказал? – даже не повернувшись к ней полностью, уставившись на Маргариту, спросил следователь, а Юля пожала плечами: что можно говорить с такими травмами?

Мозги ударил! – мысленно подсказала она.

И тут услышала, как Маргарита к ней обращается.

– Юленька! – когда это здесь её так называли? – Ты бы не сбегала на рынок, не купила горячих беляшей?

Это что же получается, её выпроваживают? Такого раньше не было.

Юля взглянула на следователя другими глазами. Вот опять сравнение не в её пользу. Юлия старается не смотреть в глаза мужчинам, стесняется, а Маргарита смотрит, не мигая, и кто первый взгляд отводит? Не стоит и говорить. Почему она только теперь заметила, как по-мужски хорош этот следователь? Конечно, он постарше их обеих. Лет тридцати шести… Или под сорок…Да, такое лицо не забудешь. Просто находка для режиссера боевиков. Его уже затянуло в воронку Маргаритиного обаяния, так что Юля может рассмотреть мужчину без помех, пока та роется в своей сумке, чтобы отыскать кошелек и пакет для беляшей. Юля вполне могла бы купить их на свои деньги, но почему-то ей не хочется уходить…

Вот почему он так не смотрит на Юлю? Почему он словно вообще её не заметил? Между прочим, она почти на шесть лет моложе Маргариты! Подумала так и покраснела: до чего дошла в своих сравнениях! Не может смириться, что Маргарита красивее её. А кроме возраста нечем и похвастаться. Потому, мужчины у неё соответствующие, хочется или не хочется Юле в этом признаваться.

А на её долю остаются Генки…

Чего Василевская так расстроилась? За Генку стало обидно? Или за себя, которая таким знакомством вовсе не может похвастаться?

Да что там, похвастаться! Она даже не может без заминки сказать, что у неё есть парень. Глупость какая-то. У неё есть парень, который ни разу не сказал ей, что любит. И вообще не выразил хоть какие-то чувства к ней. Так было всё время, почему же только теперь ей стало стыдно?

Интересно, как поведет себя так называемый гражданский муж – однако, удобно за такое понятие прятаться! – когда Юля скажет, что между ними всё кончено? Усмехнется? Разозлится? Или просто ударит её по лицу?

Это же надо, второй раз она с содроганием представляет себе, как Генка её бьёт. Правда, он ударил её всего один раз… Всего! Но ведь ударил. Потом долго извинялся, чуть не плакал, мол не понимает, что на него нашло, Юля не сомневалась, что бить женщину для Генки не впервой, и в случае чего, он не задумается, пускать в ход кулаки или не пускать.

В общем, она шла с деньгами и пакетом для беляшей, а думала почему-то о себе, как о женщине, ничем не примечательной, которую в жизни вряд ли что-то необыкновенное ждёт.

По случаю и строчки стали выползать, как с нею обычно бывало, будто ниоткуда. Если она такая заурядная, почему мыслит стихами?!

Ни цвет, ни формы не вернуть.

Мечты оставлены.

Под небом продолжаю путь

Свечой оплавленной.

Горит огонь и дарит свет,

Играет – знаменем.

Обмяк мой стройный силуэт

Под жарким пламенем.

Огонь-палач. Огонь и – дым.

Плоть опаленная.

Уничтожаемая им,

Я, им рожденная,

Не дам ветрам его задуть.

В самосожжении

В огне я выплавляю суть,

Воображение…

Дальше строчки не складывались. Ей бы присесть у стола, записать те нечеткие образы, что рождались один за другим, потом зачеркнуть, ещё раз, ещё… Словом, поработать. Она не знала, как другие пишут стихи, но у Юлии это было именно так.

О любви её к поэзии почти никто не знал. Как и о том, что Юлия сама пишет стихи. Даже Маргарита. Только одна подруга Настя в колледже знала, но её родители уехали в Минск, и Настя вместе с ними. Вике, с которой они как-то жили вместе на квартире и теперь изредка встречались, Юля ничего об этом рассказывать не стала. Была уверена: та не поймет.

Хотя нет, кое-кто всё же знал. Юлина мама. И как учитель русского языка и литературы вполне могла оценить их по достоинству.

– Юлька, – волнуясь говорила она, – да ты вполне состоявшаяся поэтесса. Нужно обязательно твои стихи куда-нибудь послать.

Но Юля почему-то упиралась и не хотела поэтом объявляться. Мама так говорила, думала она, потому что мама…

Впрочем, себе Юлия могла признаться, боялась. Боялась, что кто-нибудь, умный и опытный… Тот, кто не будет связан с ней никакими узами, прямо скажет: стихи никуда негодные! И этот приговор заставит её не прикасаться больше к перу. То есть, к компьютеру, в который она вносила «вычищенные» на бумаге стихи. И не думала о том, что в любом случае писать-то ей никто не сможет запретить. А вот поди ж ты, боялась! Казалось, после такого приговора писать стихи она не сможет. А стихи – это такой большой кусок её жизни.