товарищи бойцы! Мелкому провокатору атаману Щусю. Телеграммка его — форменная липа. Нет никаких народных представителей. Есть у нас одна, своя, кровная Советская власть. За нее и будем биться, пока не очистим землю от всех врагов. Вы слышали — атаман Щусь назвал меня предателем. Дескать, купил меня Деникин за десять миллионов. Дешево ценишь, атаман. Не там предателей ищешь. Твой хозяин батько Махно снял бригаду с обороны Мариуполя и Волновахи. Открыл Деникину ворота на Украину. Спроси Махно, за сколько грошей продался?

— Не позорь батьку. Пулю слопаешь, офицерская морда, — совсем близко услышал Федько злой голос. Глянул вниз — против него стоял усатый, опаленный солнцем детина и прицеливался из револьвера.

— Спрячь пугач, холуй! — приказал Федько, и усатый торопливо сунул револьвер в карман. — Да, я офицер. Прапорщик. Только не дворянской крови, а мужицкой. По профессии я столяр-краснодеревщик. Меня сюда Ленин послал. В апреле я был на приеме у Владимира Ильича. Мне Ленин доверяет, а на доверие Махно мне наплевать. Да, мы раздетые и разутые, и харч скуповат, и горилки нема. А у Махно все есть. Нахапали, натаскали добра — повозки ломятся. Кровь и слезы народа на том добре.

— Кончай! — крикнул Щусь. — Приговорен к казни, гад!

— Нападать из-за угла и убивать безоружных — мастера. Бронепоезд «Память Свердлова» вы пустили под откос. Ничего не забудем, за все ответите, предатели и убийцы. Товарищи красноармейцы! Призываю вас сплотиться вокруг нашего боевого знамени и стальными рядами двинуться в поход на занятый кадетами Киев. К этому призывает вас вождь трудового народа Ленин. Этого требует родная Советская власть. По частям, товарищи!

Рослый, широкогрудый, крепкий, словно из чугуна вылитый, стоял начдив и всматривался в толпу. И, встретившись с его взглядом, бойцы виновато опускали головы. А некоторые торопливо уходили с этой шумной, постыдной сходки.

Снова что-то закричал атаман Щусь, но его оборвал Мокроусов:

— Погоди, атаман! Ты уже выступал. Теперь мой черед.

И заговорил, не спеша, по-житейски просто и остроумно.

Федько заметил, что с соседнего бронепоезда на него наводят пулемет. Кивнул головой Урицкому и положил руку на кобуру маузера.

Урицкий догадался и быстро ушел.

Мокроусов рассказывал об анархии — матери беспорядка, высмеял липовую махновскую телеграмму и посоветовал ее употребить на подтирку, когда атаман до ветру сходит.

Бойцы засмеялись, кто-то пробасил восхищенно:

— Вот драит Мокрый Ус! Наш братан, черноморский…

А комбриг Мокроусов уже настраивал бойцов на северный поход, к желанной победе.

Толпа слушала его с таким вниманием, что не заметила, как очутилась в кольце красноармейцев батальона связи. Сурово и гулко простучали пулеметные катки. Повелительно, твердо прогремел голос комбата связи Владимира Левенсона:

— Разойтись!

— Тикай, братва, тикай! — завопил кто-то, и собравшиеся ринулись врассыпную.

Федько подошел к Левенсону:

— Благодарю от лица службы! Организаторов сходки арестовать!

Атаману Щусю удалось скрыться. Несколько махновцев и переодетых белогвардейцев были направлены в трибунал и приговорены к расстрелу.

В штабе Федько приказ Лепетенко:

— Уничтожьте бронепоезда.

— Как это понимать?

— Надо взорвать все бронепоезда, чтобы не достались противнику.

Семен Лепетенко отвернулся, плечи, стянутые кожаной тужуркой, вздрогнули, сказал чуть слышно:

— Увольте от такого дела, товарищ начдив. Я их своими руками создавал, столько прошел с ними…

— Ты спал на этой неделе, Семен Михайлович?

— Не пришлось… Не до того было.

— А спать надо. Иначе с ног свалишься. Иди на мою койку. Отдохни. А бронепоезда взорвет Иван Мягкоход.

Федько сел к столу, написал приказание Мягкоходу:

«С получением сего предлагается принять немедленные меры к уничтожению бронепоездов, дабы не сделать их добычей врагов Красной Армии. Начдив Федько».

Посмотрел На часы, поставил: «14. VIII. 1919 г. 18 час.»

Долго смотрел на крошечный листок бумаги. Видел перед собой покрытые шрамами, прокопченные бронепоезда: «Грозный», «Спартак», «Освободитель», «Память Урицкого», «Память Иванова», «Летучка № 8». Сколько раз они выручали из беды, спасали пехоту. Какая силища: двадцать два орудия разных калибров и тридцать пулеметов. Собственной рукой пришлось написать приговор главной огневой силе дивизии. Тяжко, а надо.

Федько вызвал младшего помощника по оперативной части Клярфельда, передал листок, предупредил:

— Проконтролируйте исполнение. Все, что можно использовать, снять.

И сразу же приказал Урицкому собрать все дела, оповестить работников штаба и специальные подразделения о переезде в Николаев на Соборную улицу.

Военкому Михеловичу и начальнику политотдела Пахомову начдив посоветовал:

— Мы стягиваем все уцелевшие части к Николаеву. Направьте коммунистов штабных подразделений в полки. Пусть беседуют с бойцами, объясняют, почему мы вынуждены отступать и кто виноват в том, что мы оказались отрезанными от частей Красной Армии. Нам придется оставить город и отойти за Буг. Мобилизуйте всех коммунистов Николаева…

Смеркалось, когда штабной автомобиль со станции направился на Соборную улицу.

Тяжелые взрывы потрясли землю.

— Бронепоезда рвут, — тихо сказал Федько. — Всякие бывали беды, но такую переживаю в первый раз…

4

…Сильно обескровленные, измученные полки 58-й дивизии переправились на правый берег Южного Буга.

Начдив Федько по радио получил приказ, в котором говорилось, что Реввоенсоветом 12-й армии создана Южная группа войск в составе 45, 47 и 58-й стрелковых дивизий. Командующим Южной группы назначен И. Э. Якир.

Приказ обрадовал Федько. Наконец-то кончилось тяжелое время полного отрыва от своих частей, есть штаб, который будет направлять боевые действия трех дивизий.

Начдив 58-й разослал 18 августа в бригады приказ:

«Противник занял Николаев и ставит своей задачей форсировать Буг с целью дальнейшего продвижения на Одессу и занятие таковой.

Согласно приказу штаба Южной группы войск удерживать правый берег Буга во что бы то ни стало…»

Федько понимал: прорыв войск генерала Слащева на правый берег Буга грозит гибелью не только 58-й, но и 47-й, и 45-й стрелковым дивизиям, которые окажутся под ударами и с фронта, и с тыла.

— Удерживать позиции во что бы то ни стало! — призывали бойцов фронтовые большевики.

Единственный мост у села Варваровки, по которому днем и ночью отходили дивизионные обозы, гурты скота и повозки беженцев, охранял Интернациональный полк. В него входили венгры, китайцы, латыши, поляки. Они отбили несколько ожесточенных атак. К исходу дня офицерская рота ворвалась на мост. И тогда навстречу атакующим ринулась польская рота коммунаров. Сошлись врукопашную. И на том и на другом берегу прекратили огонь. Бой был яростным. Две роты полегли на мосту.

Понеся огромные потери, белогвардейцы прекратили атаки. Когда все беженцы и дивизия перешли Буг, Федько приказал уничтожить мост.

Десять дней части 58-й стрелковой удерживали правый берег Буга — от устья реки до Вознесенска.

За это время комиссары провели в частях дивизии партийные собрания, красноармейские митинги. Были выявлены и осуждены агенты батьки Махно.

В строй вернулись многие бойцы