— Хм, — хмыкнул Антоний. Он знал, что все сказанное ею — правда, но не это его заботило. Он был озабочен тем, как сделать так, чтобы ее слова выглядели ложью. — Я могу показать рабов, которые подтвердят, что Серапион действовал по твоему приказу.

— Добровольно или под пыткой? — холодно спросила она.

— Добровольно.

— За малую толику золота ты хочешь получить больше, чем Мидас. Хватит, Антоний, будем откровенны! Я здесь, потому что твой сказочный Восток обанкротился из-за римской гражданской войны. И вдруг Египет для тебя стал похож на огромную гусыню, несущую огромные золотые яйца. Освободись от иллюзий! — резко сказала Клеопатра. — Золото Египта принадлежит Египту, имеющему статус друга и союзника римского народа и не предававшему его. Если ты хочешь золота Египта, тебе придется взять его у меня силой, во главе армии. И даже тогда ты будешь разочарован. Тот небольшой список сокровищ Александрии, что составил Деллий, — лишь одно золотое яйцо в огромной груде. А эта груда так надежно спрятана, что ты никогда ее не найдешь. И пыткой не возьмешь ее ни у меня, ни у моих жрецов, которые единственные знают, где эта груда лежит.

Это не речь человека, которого можно запугать!

Стараясь уловить малейшую дрожь в голосе Клеопатры и заметить малейшее напряжение ее рук, тела, Антоний ничего не услышал и не увидел. Что еще хуже, из того немногого, что рассказывал Цезарь, Антоний знал: сокровища Птолемеев действительно так хитро засекречены, что никто не сумеет найти их, если не знает, как это сделать. Конечно, предметы из списка Деллия дадут десять тысяч талантов, но ему нужно намного больше. А только для того, чтобы направить армию в Александрию по суше или по морю, ему понадобится несколько тысяч талантов. «О, будь проклята эта женщина! Я не могу ни запугать ее, ни заставить сдаться. Поэтому я должен найти другой способ. Клеопатра — это не Глафира».

На следующий день ранним утром на «Филопатор» доставили записку, в которой говорилось, что банкет, устраиваемый сегодня Антонием, будет костюмированным. «Но я намекну тебе, — говорилось в записке, — что, если ты придешь в образе Афродиты, я буду приветствовать тебя как новый Дионис, твой естественный партнер на этом празднике жизни».

Итак, Клеопатра надела наряд гречанки из нескольких летящих слоев розового и пунцового газа. Ее тонкие, мышиного цвета волосы были уложены в греческом стиле — разделены на несколько прядей от лба к затылку, где собраны в небольшой узел. Люди шутили, что такая прическа напоминает кожуру мускусной дыни, и это было недалеко от истины. Женщина, например Глафира, могла бы сказать ему (если бы когда-нибудь видела Клеопатру в одеянии фараона), что эта прическа позволяет носить красно-белую двойную корону Египта. Сегодня на царице была усыпанная блестками короткая вуаль с вплетенными цветами. Цветы были на шее, груди, талии. В руке она несла золотое яблоко. Наряд не особо соблазнительный, но Марк Антоний отнесся к этому спокойно, как и знатоки женской одежды. Главной целью «костюмированного» обеда для Марка Антония было показать себя с самой выгодной стороны.

Как новый Дионис, он был обнажен до пояса и от середины бедра, а ниже талии задрапирован тонким куском пурпурного газа, под которым была искусно выкроенная набедренная повязка в виде кошелька, содержащего знаменитые гениталии Антония. В сорок три года он все еще находился в расцвете сил, его фигура Геркулеса осталась не испорченной излишествами, в отличие от большинства людей вдвое моложе его. Икры и бедра массивные, но лодыжки тонкие. Мышцы грудной клетки бугрились над плоским мускулистым животом. Только голова выглядела странно, потому что шея у него была толстая, как у быка, и на такой шее голова казалась маленькой. Девушки, которых царица привела с собой, смотрели на него, открыв рты и умирая от желания.

— Кажется, в твоем гардеробе маловато одежды, — спокойно заметила Клеопатра.

— Дионису не надо много одежды. Вот, возьми виноград, — предложил он, протягивая гроздь, которую держал в руке.

— Вот, возьми яблоко, — ответила она, протягивая руку.

— Я — Дионис, а не Парис. «Парис, женолюбец, прельститель», — процитировал он. — Видишь? Я знаю Гомера.

— Я восхищена до глубины души.

Она устроилась на ложе. Он предоставил ей locus consularis, чего не одобрили приверженцы этикета из его окружения. Женщины — это женщины.

Несмотря на старания Антония, рассчитанный на эффект наряд не произвел на Клеопатру никакого впечатления. Ради чего бы она ни жила, это определенно не было физической стороной любви. По сути, большую часть вечера она провела, играя своим золотым яблоком: она положила его в стеклянный кубок с розовым вином и любовалась, как голубой цвет стекла придает золоту слабый оттенок пурпура, особенно когда она помешивала вино наманикюренным пальцем.

Наконец, отчаявшись, Антоний решил рискнуть: ему должна помочь Венера!

— Я влюбляюсь в тебя, — сказал он, дотронувшись до ее руки.

— Глупости!

Клеопатра с раздражением отдернула руку, словно смахивая надоедливое насекомое.

— Это не глупости! — возмутился Антоний и сел прямо. — Ты околдовала меня, Клеопатра.

— Мое богатство околдовало тебя.

— Нет-нет! Мне все равно, даже если бы ты была нищей!

— Чепуха! Ты перешагнул бы через меня, словно я не существую.

— Я докажу, что люблю тебя! Проверь меня!

Она не замедлила с ответом:

— Моя сестра Арсиноя укрывается в храме Артемиды в Эфесе. В Александрии ее приговорили к смерти. Казни ее, Антоний. Когда она умрет, ты мне понравишься, не волнуйся.

— У меня предложение получше, — сказал он, вдруг почувствовав, как пот выступил на лбу. — Позволь мне любить тебя здесь, сейчас!

Клеопатра резко откинула голову, отчего вуаль из цветов чуть съехала набок. Деллий, внимательно наблюдавший за ними со своего ложа, подумал, что она похожа на подвыпившую цветочницу, предлагающую всем купить ее цветы. Один желто-золотой глаз закрыт, другой задумчиво смотрит на Антония.

— Не в Тарсе, — промолвила она, — и не пока моя сестра жива. Приезжай в Египет с головой Арсинои, и я подумаю об этом.

— Но я не могу! — воскликнул Антоний, задыхаясь. — У меня слишком много дел! Ты думаешь, почему я трезвый? В Италии вот-вот начнется война. Этот проклятый мальчишка справляется лучше, чем можно было ожидать. Я не могу! И как ты можешь просить голову твоей собственной сестры?

— С удовольствием! Она много лет охотится за моей головой. Если ей удастся осуществить свои планы, она выйдет замуж за моего сына и в одно мгновение снесет мне голову. В ней течет чистая кровь Птолемеев, и она достаточно молода, чтобы иметь детей, когда Цезарион повзрослеет. А я, внучка Митридата Великого, — помесь. А мой сын — еще большая помесь. Для многих в Александрии Арсиноя представляет возврат к чистой крови. Для того чтобы я жила, она должна умереть.

Клеопатра встала с ложа, отбросила вуаль, сорвала гирлянды тубероз и лилий с шеи и талии.