А она сидела в кресле и усиленно думала. Как объяснить этому упрямому незнакомцу, что она действует для его же блага? Если он останется в Царском квартале, то будет свидетелем разных вещей, неподходящих для его возраста: ругательств и богохульств, грубых выходок, обжорства до тошноты. Эти люди слишком похотливы, им все равно, где совокупляться — на ложе или у стены. Они покажут ему тот мир, который она не хотела ему показывать до тех пор, пока он не станет достаточно взрослым, чтобы справиться с ним. Она хорошо помнила собственное детство в этом же дворце. Ее распущенный отец лапал мальчиков-педерастов, вынимал свои гениталии, чтобы их целовали и сосали, устраивал пьяные танцы вокруг, играя на своих идиотских свирелях во главе процессии голых мальчиков и девочек. А она пряталась и молилась, чтобы он не нашел ее и не изнасиловал ради удовольствия. Он мог даже убить ее, как убил Беренику. У него была новая семья от своей молодой сводной сестры. А дочь от жены из династии Митридатидов была расходным материалом. Поэтому годы, которые она провела в Мемфисе с Ха-эмом и Тах-а, остались в ее памяти как самое чудесное время в ее жизни: она была в безопасности и счастлива.

Обеды в Тарсе наглядно показали, какой образ жизни ведет Марк Антоний. Да, сам он оставался сдержанным, но только потому, что ему приходилось поддерживать разговор с женщиной, которая к тому же была монархом. На поведение друзей он не обращал внимания, и кое-кто из них вел себя самым бесстыдным образом.

Но как сказать Цезариону, что он не будет — не может быть — здесь? Интуиция говорила, что Антоний способен забыть о сдержанности и целиком войти в роль нового Диониса. Ведь он приходился ее сыну родственником. Если Цезарион останется в Александрии, их нельзя будет изолировать друг от друга. И очевидно, что Цезарион мечтает о встрече с известным воином, не понимая, что великий воин предстанет в образе великого кутилы.

Молчание продолжалось, пока Сосиген, прочистив горло, не встал с кресла.

— Ваши величества, можно мне сказать? — спросил он.

Ответил Цезарион.

— Говори, — приказал он.

— Молодому фараону сейчас шесть лет, однако он все еще находится во дворце, полном женщин. Только в гимнасии и на ипподроме он вступает в мир мужчин, но они — его подданные. Прежде чем заговорить с ним, они должны пасть ниц перед ним. В этом он не видит ничего странного: он — фараон. Но с приездом Марка Антония у молодого фараона появится шанс общаться с мужчинами, которые не являются его подданными и не будут падать ниц перед ним. Они могут потрепать его волосы, мягко пожурить его, пошутить с ним. Только мужское общество. Фараон Клеопатра, я знаю, почему ты хочешь послать молодого фараона в Мемфис, я понимаю…

Клеопатра резко прервала его:

— Достаточно, Сосиген! Ты забываешься! Мы закончим этот разговор после того, как молодой фараон покинет комнату, что он и сделает немедленно!

— Я не уйду, — сказал Цезарион.

Сосиген продолжил, заметно дрожа от страха. Его работа — и голова тоже — в опасности, но кто-то должен сказать об этом!

— Царица, ты не можешь отослать молодого фараона ни сейчас, чтобы закончить этот разговор, ни потом, чтобы оградить его от римлян. Твой сын — коронованный и помазанный фараон и царь. По годам он ребенок, но по уму — мужчина. Пора ему начать свободно общаться с мужчинами, которые не падают перед ним ниц. Его отец был римлянином. Пора ему узнать больше о Риме и римлянах, чем он успел узнать, будучи младенцем, когда ты жила в Риме.

Клеопатра почувствовала, как вся кровь прилила к лицу. Только не выдать, что она сейчас чувствует! Как посмел этот презренный червяк так открыто выступить на стороне Цезариона! Он знал, как слуги умеют распускать слухи: через час все это будут обсуждать во дворце, а завтра — по всему городу.

Она проиграла. Все присутствующие поняли это.

— Благодарю тебя, Сосиген, — процедила она после длинной паузы. — Я ценю твой совет. Это правильный совет. Молодой фараон должен остаться в Александрии, чтобы общаться с римлянами.

Мальчик не запрыгал от радости, не издал радостного возгласа. Он царственно кивнул и сказал, бесстрастно глядя на мать:

— Спасибо, мама, что решила не воевать со мной.

Аполлодор выпроводил всех из комнаты, включая молодого фараона. Как только Клеопатра оказалась одна с Хармиан и Ирас, она разревелась.

— Это должно было случиться, — сказала практичная Ирас.

— Он был жесток, — заметила сентиментальная Хармиан.

— Да, — сквозь слезы согласилась Клеопатра, — он был жесток. Все мужчины жестоки, это у них в крови. Они не согласны жить на равных условиях с женщинами.

Она промокнула лицо.

— Я потеряла часть своей власти — он силой отнял ее у меня. К тому времени, как ему исполнится двадцать лет, он заберет всю власть.

— Будем надеяться, что Марк Антоний добрый, — сказала Ирас.

— Ты видела его в Тарсе. Тогда ты считала его добрым?

— Да, когда ты позволяла ему. Он был не уверен в себе и поэтому хвастался.

— Исида должна выйти за него замуж, — вздохнув, произнесла Хармиан со слезами в глазах. — Какой мужчина посмеет быть недобрым с Исидой?

— Взять его в мужья не значит отдать власть. Исида сохранит ее, — сказала Клеопатра. — Но что скажет мой сын, когда поймет, что его мать дает ему отчима?

— Он примет это, — ответила Ирас.

Флагман Антония, огромную квинкверему с высокой кормой, ощетинившуюся катапультами, пришвартовали в Царской гавани. И там, на пристани под золотым парадным навесом, его встретили обе инкарнации фараона, хотя и без соответствующих регалий. На Клеопатре было простое платье из розовой шерсти, а на Цезарионе — греческая туника цвета овсяной крупы, окаймленная пурпуром. Он хотел надеть тогу, но Клеопатра сказала ему, что в Александрии ни одна швея не умеет их шить. Она подумала, что это лучше, чем сказать ему правду: ему нельзя носить тогу, потому что он не римский гражданин.

Если Цезарион хотел отнять у матери преимущество, то это ему удалось. Спускаясь по трапу на пристань, Антоний не отрывал взгляда от Цезариона.

— О боги! — воскликнул он, подойдя к ним. — Цезарь с ног до головы! Мальчик, ты его живая копия!

Сам зная, что он высокий для своего возраста, Цезарион вдруг почувствовал себя карликом. Антоний был огромный! Но это перестало иметь значение, когда Антоний склонился над ним, без труда поднял его и посадил на левую руку. Мальчик почувствовал сквозь множество складок тоги, как набухли его мускулы. Позади него сиял Деллий. Ему предоставили право приветствовать Клеопатру. Он подошел к ней, глядя на тех двоих, — откинув назад голову, мальчик смеялся какой-то шутке Антония.

— Они понравились друг другу, — сказал Деллий.

— Да, кажется, — невыразительно ответила она. Затем распрямила плечи. — Марк Антоний не привез с собой столько друзей, сколько я ожидала.