У нее по-прежнему было несколько поклонников, с годами уже скорее перешедших в ранг друзей, но выйти замуж второй раз так и не получилось. «За дурного я не піду, а гарний мене не бере[3]», – смеясь, повторяла Саша фразу, как-то услышанную от разбитной продавщицы-украинки на Киевском рынке.

То есть в общем и целом своей нынешней жизнью Александра была довольна, даже кризис, о котором столько говорили по телевизору, ее не пугал, возможно, потому, что она пока его не почувствовала. Единственное серьезное переживание доставляли мысли о дочери. Ира выросла хорошей девочкой, но такой непрактичной идеалисткой! Работа у нее, конечно, прекрасная, передачи она делает замечательные – Александра не пропускала ни одной, что бы ни случилось. Но ни мужа, ни детей нет, а годы-то идут, уже тридцать четыре исполнилось. Еще немного – и рожать-то уже поздно будет…

Поговорив с дочкой, Саша поняла, что больше пускать это дело на самотек нельзя. Нужно взять его в свои руки – иначе у Иришки так никогда и не будет мужа, а у нее, Саши, внуков. А внуков уже хотелось…

На другой день, несмотря на то что это было воскресенье, Александра отправилась на работу. Поболтала с охраной, сняла печать с двери библиотеки, прошла в пустое помещение и, сидя там в непривычной тишине, долго и придирчиво изучала формуляры сотрудников. Сейчас, конечно, времена уже не те, достойных кандидатур в женихи в институте почти не осталось. Одни старики, да не всегда адекватные энтузиасты. Все, кто поприличнее, теперь трудятся на фирмах, нормальные деньги зарабатывают или свой бизнес имеют. Но кое-кого все-таки можно попробовать подобрать… Вот этот вроде бы не женат, и без особых странностей. И номер телефона на формуляре имеется…

* * *

Утро понедельника – не самое удачное время для свидания. Тем более для первого, собственно, не свидания даже, а знакомства с молодым научным сотрудником из маминого исследовательского института. По большому счету, Ире вообще не очень-то хотелось идти на встречу с ним, она душой чувствовала, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Можно даже сказать, что у нее было плохое предчувствие. Но с мамой разве поспоришь?

– Никто никого ни к чему не обязывает, – щебетала маминым голосом телефонная трубка. – Я сначала думала взять вам билеты в театр, но потом решила, что не стоит. В театре не поговоришь толком, да и обстановка какая-то слишком официальная. А тут просто встретились в кафе за завтраком, выпили по чашечке кофе, поболтали. Захотели – продолжили знакомство, не захотели – разошлись. Все мило и совершенно непринужденно.

И Ира отправилась в кафе. Оделась более нарядно, чем обычно на работу, старательно накрасилась, тщательно уложила волосы. Уходя, посмотрела на себя в зеркало и осталась вполне довольна увиденным: пожалуй, мама права – она действительно симпатичная. А мужские взгляды, которые она ловила на себе по дороге к кафе, только подтверждали это.

День выдался не совсем обычный для конца октября – теплый и солнечный. Цокая по тротуару высокими каблуками новеньких сапожек, Ира шагала в сторону кафе, любовалась своим отражением в витринах и радовалась жизни. Может, и правда, все еще сложится хорошо? И там, за столиком, ее уже поджидает счастье? А все плохие предчувствия – вздор! Как и вообще предчувствия. Вот в субботу ей, наоборот, казалось, что день рождения Алкиной подруги станет в ее, Ириной, жизни переменой к лучшему, а вышло… Ужас, что вышло, до сих пор стыдно! От одной мысли кровь приливает к щекам…

Чтобы не возвращаться мыслями к субботнему конфузу и не сгорать со стыда от воспоминаний, Ирина прибегла к своему верному средству – отвлеклась на сочинение текста для следующей передачи из цикла «Легенды любви». В этот раз ее героями должны были стать граф Николай Петрович Шереметев (именно так, без всякого мягкого знака в фамилии, настоящие Шереметевы очень обижаются, когда их с мягким знаком пишут!) и Прасковья Ивановна Ковалева, более известная как Параша Жемчугова, крепостная актриса и впоследствии графиня Шереметева. Вчера, в воскресенье, как следует выспавшись, Ира отправилась в Останкино, чтобы проникнуться нужным настроением, и провела там чуть не весь день. Постояла у дворцового пруда. Раньше водоемов тут было куда больше, и звались они «актеркиными прудами» – из-за того, что именно в них сводили счеты с несчастной жизнью крепостные актрисы, которым повезло куда меньше, чем Параше. Потом Ира зашла в церковь, так красиво отражавшуюся в водной глади, поставила свечки за упокой душ своих героев – Николая и Прасковьи; побродила по увядающему саду, любуясь скульптурами и ротондами, и в заключение несколько часов ходила по музею, разглядывая внутреннее убранство усадьбы и театра, и очень живо представляла себе события, происходившие здесь много-много лет назад.

И теперь, в понедельник утром, она все еще была душой там – среди мраморных колонн, натертого до зеркального блеска узорного паркета, расписных потолков, причудливой лепнины, скульптур и прочей красоты. Только нужно будет еще набрать материала… Интернет Интернетом, но не помешает и в библиотеку съездить, в Историческую или в Ленинскую…

Мама выбрала для них ближайшую к Ириному дому кофейню. Ирина явилась туда точно к назначенному часу – в одиннадцать – и не углядела в зале никого похожего на потенциального жениха: только пожилую пару, трех веселых девчонок, очевидно, старшеклассниц, прогуливающих урок, да молодую маму с карапузом лет четырех, который, смешно держа ложку в кулаке, уписывал за обе щеки мороженное со взбитыми сливками. Выбрав самый уютный из многих свободных в это время столиков, Ира уселась и заказала себе такое же, как у малыша, мороженное. Бог с ними, с калориями, живем один раз! Кавалер все не появлялся, но это ее не расстраивало. Пусть хоть совсем не придет, не страшно, уговаривала себя Ира. Она спокойно посидит в кафе, поест вкусняшек, да поработает над текстом. Достав из сумочки блокнот и ручку, которые всегда были у нее с собой, она торопливо записывала мысли, которые, как это нередко с ней случалось в период вдохновения, набегали одна за другой, точно волны на берег. «Интересно, что Прасковья Ковалева-Жемчугова отнюдь не считалась красавицей, это отмечали многие ее современники. Но, видно, было в этой хрупкой скромной женщине что-то такое, что заставило известного ловеласа и блестящего вельможу Николая Шереметева забыть обо всем на све…»

– Вы, наверное, Ирина? – прозвучал рядом мужской голос, заставивший ее вздрогнуть от неожиданности.

– Да, это я…

– Очень рад. А я Лев, Лева. Вы извините, что я опоздал, район тут мне незнакомый, вот и вышел из метро не там, где нужно…

– Да ничего страшного. Вы садитесь. – Ира закрыла блокнот.

– Надо было в первый вагон садиться, а я в последний сел, – продолжал оправдываться Лева. Пристроил куртку на вешалку и неловко опустился на стул напротив.

– Ну что ж… бывает…

Ирина украдкой разглядывала собеседника. Ничего особенного – небольшого роста, сутулый, над поясом уже нависает брюшко, волосы неопределенно-пепельного цвета заметно поредели и надо лбом, и на макушке. Одет не слишком опрятно и весьма скромно, хотя что тут удивительного? На зарплату научного сотрудника в бутиках не разгуляешься. Впрочем, одежда, конечно, в человеке не главное. Может, он великий ученый, какой-нибудь будущий Эйнштейн или Нильс Бор? А зарабатывает Ирина и сама неплохо, можно будет и вдвоем прожить, если постараться…