Дебаты на съезде тем не менее показали, что рассчитывать на единодушие делегатов и успокоение страстей Горбачеву не приходится. Представлявшая лагерь консерваторов Сажи Умалатова уже на первой сессии предложила поставить в повестку дня вопрос об отставке президента, «предавшего» национальные интересы. Борис Ельцин, со своей стороны, заявил, что этап «реформ сверху» завершился и потребовал передачи больших полномочий от центра на республиканский уровень. Комментируя конституционные поправки, предложенные Горбачевым, Ельцин заявил, что подобного сосредоточения власти в руках одного человека «страна не знала ни при Сталине, ни при Берии».

Но, пожалуй, самый чувствительный «удар в спину», как его назвал Горбачев, он получил от своего давнего друга и соратника, министра иностранных дел Шеварднадзе, неожиданно объявившего о своей отставке по причине того, что «стране грозит диктатура».

Явно шокированный Горбачев выразил сожаление об «уходе с корабля» одного из его ключевых соратников. В своем окружении он сказал, что не понимает «эмоционального срыва» своего друга, которому, по его словам, он намеревался предложить новый введенный в Конституцию пост вице-президента. Реальность этого его намерения трудно подтвердить, тем более что на этом же заседании съезда, преодолев возражения многих депутатов, Горбачев настоял на назначении на этот пост человека с совсем иной политической биографией и репутацией, чем Шеварднадзе. Вице-президентом стал председатель объединения профсоюзов Геннадий Янаев, банальный аппаратчик советской школы.

Войдя в Совет безопасности вместе с новым премьер-министром Валентином Павловым, сменившим заболевшего Рыжкова, Янаев вскоре подтвердил существенное смещение центра тяжести в высшем эшелоне власти в сторону сторонников жесткого административного режима. Несколько месяцев спустя шесть из девяти членов нового Совета войдут в состав ГКЧП, организовавшего антигорбачевский путч в августе 1991 года.

Разумеется, демонстративно отодвинутые от власти либералы испытывали шок, а помощники Горбачева Черняев и Шахназаров, не скрывая своего разочарования, заявляли, что объявленные решения ставят крест на перспективах продолжения задуманных реформ. Тем не менее в частных разговорах с ними, а также с другими своими давними соратниками, Яковлевым и Примаковым, которые восприняли этот шаг не столько как личное предательство, сколько как измену их общим планам и надеждам, Горбачев пытался всех успокоить. Принятые решения он объявлял тактическим отступлением и объяснял их необходимостью «дать передышку» обессиленному темпом реформ обществу и желанием нейтрализовать реваншистские замыслы консерваторов.

Годом ранее он уже использовал этот аргумент в своем разговоре с Франсуа Миттераном в Киеве через месяц после падения Берлинской стены, добиваясь от своих западных партнеров помощи в том, чтобы притормозить «военный марш» немцев к объединению Германии. «Если мы не сможем поставить этот процесс под наш общий контроль, – говорил он французскому президенту, – имейте в виду, на моем месте в Кремле вы увидите генералов». Тогда западные лидеры считали, что Горбачев умышленно преувеличивает опасность военного реванша правых, чтобы предупредить возможные попытки Запада использовать перемены в Восточной Европе для изменения в свою пользу стратегического равновесия между НАТО и Варшавским договором.

Однако тогда Горбачев не преувеличивал зревший потенциал протеста не только внутри партийной номенклатуры, но и среди военных, считавших, что прогресс в отношениях с Западом оплачивается односторонними уступками с советской стороны. Как раз в ноябре 1990 года во время подписания в Париже Договора о сокращении обычных сил и вооружений в Европе будущий путчист маршал Язов, хотя и поставил под ним свою подпись, но в разговорах с другими членами советской делегации не скрывал своего неудовольствия: «Этот договор означает, что мы проиграли Третью мировую войну, не сделав ни одного выстрела».

Включая Язова и других своих консервативных критиков в Совете безопасности и намереваясь сделать «передышку» в реформах, Горбачев пытался убедить своих друзей-реформаторов и, верятно, самого себя в том, что он получает выигрыш во времени для подготовки следующего этапа реализации своей основной программы.

Однако эта схема превратилась в ловушку, потому что, укрываясь за спиной консерваторов, которых он хотел использовать как щит от угроз со стороны силовиков, Горбачев неизбежно превращался в их заложника. Начиная с января 1991 года уже не сам президент, даже облеченный новыми полномочиями, а новая «хунта», которой он себя окружил, определяла за него приоритеты во внутренней политике и методы ее реализации. Не откладывая дела надолго, силовой блок, получивший расширенные полномочия в руководстве страной, решил на конкретном примере продемонстрировать решимость центра поставить заслон на пути, ведущем к распаду страны.

Этим примером должна была стать Литва, первая советская республика, официально заявившая о намерении выйти из СССР и уже поэтому заслуживавшая того, чтобы получить урок.

Испытание Вильнюсом

Тринадцатого января в столице Литвы Вильнюсе спецотряд советских войск «Альфа» при поддержке танков штурмовал и оккупировал здание национального телецентра, находившегося под контролем мятежного республиканского парламента. Погибло 14 человек.

Эта операция должна была стать заключительным эпизодом сценария, по которому «отрядам рабочих», выступивших против «сепаратистов», предстояло спровоцировать столкновения с полицией в городе и, таким образом, дать повод для вмешательства военных, уже присланных из Москвы.

Представители мифического Комитета национального спасения, о котором раньше никто в республике не слышал, должны были потребовать отставки председателя Литовского сейма Ландсбергиса и введения в Литве режима президентского правления.

Эта схема поразительно напоминала сценарии, разрабатывавшиеся НКВД еще в 1940 году, когда Москва приступила к поглощению прибалтийских государств в соответствии с секретными протоколами пакта Молотова – Риббентропа и, кстати, едва не была применена в Финляндии, где встретила решительное сопротивление финнов.

Другую историческую аналогию, подтверждающую, что спецслужбы всего мира мало различаются по уровню своей изобретательности, можно провести с бесславной попыткой американского ЦРУ организовать в апреле 1961 года высадку десанта кубинских эмигрантов в заливе Кочинос с целью свергнуть режим Фиделя Кастро.

Задуманная стратегами КГБ операция по восстановлению в Литве «конституционного порядка» закончилась таким же фиаско, как и авантюра их коллег из ЦРУ, несмотря на то что для руководства ею из Москвы в Вильнюс заранее прибыли два высших чина – генералы Валентин Варенников и Виктор Ачалов. Если американских агентов, высадившихся в заливе Свиней на Кубе, подвело отсутствие обещанной ЦРУ авиационной поддержки, то планы литовских «рабочих» сорвали бронетранспортеры и танки «Альфы», прибывшие на место предполагаемых столкновений раньше, чем они начались.

Тем не менее жертвы среди защитников вильнюсского телевидения были вполне реальными, и они драматическим образом усугубили политический урон, нанесенный этой спецоперацией Горбачеву и его попыткам стабилизации обстановки в стране. Сразу после объявления плачевных результатов операции «Альфы» ему пришлось иметь дело с тремя новыми кризисами: резким обострением отношений со всеми тремя прибалтийскими республиками, взрывом политических страстей в Москве и осложнением отношений с США.