Несколько крестьян нашли себе местечко в конце битком набитого переднего придела, но большая часть народа старалась подступиться к церкви со двора. Карл, извиваясь всем телом, забрался на приличное возвышение – пивную бочку, стоявшую под широким церковным окном. Держа сестру на коленях, он всматривался в мутное стекло в надежде увидеть величественное зрелище во всех подробностях.

– Мария, это просто чудесно! Лучшего слова и не найти.

Позади них на аббатском дворе, в противовес ярко убранной знати внутри здания, разостлалось выцветшее, обветшалое полотно стриженых сервов. Они оставались в коленопреклонении и молчании, почтительно ожидая разрешения встать на ноги. Эти бедные души знали свое место в Мироздании и свято подчинялись тому порядку, который появился раньше их. Все, кроме Томаса, подмастерья из вейерской пекарни, который вызывающе стоял у дальней стены и что-то шептал на ухо местной колдунье, отчего та сдавленно хихикала.

Малого роста и болезненного вида аббат начал собрание, прокричав привычную молитву через распахнутые двери по три стороны церкви. Карл принадлежал к нескольким избранным из среды двора, которые смогли понять его слова, так как обучались у монахов латыни. Другие же из многочисленной толпы внимали в благоговейном неведении, довольные уже тем, что удивительный язык самого неба наполняет их слух.

Карл обернул взгляд на ряды склоненных монахов, которые сурово стояли на отделенных от общего помещения ступенях. Он вспомнил о Лукасе и к горлу подкатил жесткий комок. Этот брат был смиренным и чутким. Он жил в бескорыстном служении и истинной любви, невзирая на положение человека. Лукас являл Божью милость всем людям, да и разве это не лучшее наследие, на которое способен человек? Карл скорбно вздохнул.

Три резких трубных звука возвестили простым людям о том, что им позволительно подняться с колен. Многочисленный люд, заполнивший все пространство между стенами аббатства, неторопливо поднялся на пыльные необутые ноги. Их немытые, чумазые лица свидетельствовали о нерадении к субботней чистке, которая была обязательной. Старики с тонкими белесыми волосами грузно опирались на узловатые посохи рядом с более крепким молодым поколением. Старухи, сгорбленные и скрюченные годами тяжелой работы, из-под сморщенных, отживших свое век, устало смотрели на величие прочной каменной церкви. Старые и молодые – все они сгрудились в своих подпоясанных, серо-бурых шерстяных туниках, сливаясь в одно грубое крестьянское полотно. Случайная лента или яркий пояс свидетельствовали о каких-то выслугах, но их обладатели стояли разрозненно, сторонясь зависти и возмущения равных им по происхождению. Маленькие дети довольно сидели на плечах своих любящих отцов, младенцы припали к груди молодых матерей. Карл был уверен, что они – самое благородное собрание из тех, что ему довелось видеть.

От долгого ожидания ноги Карла стали неметь, и он, подсадив сестренку поверх бочки, спустился на землю. Мальчик с любовью посмотрел на сестру. Их глаза встретились, и девочка одарила его нежной улыбкой, которая озарила ее хрупкую фигурку.

«Она ангел, – подумал Карл, – ангел, спустившийся на землю». Он ответил на ее улыбку своей, искренней и доброй, и смотрел, как ветер играет ее густыми льняными волосами. Потом посмотрел на ее мягкие розовые щечки и алые губы. «Кабы не крохотная коричневая родинка на левой мочке, ее лицо было бы безупречно чистым», – подумал он. Опустив взгляд ниже, он украдкой остановился глазами на сухой руке и рассмотрел ее. Мальчик погрустнел. «Наверное, она страдает за чей-то грех, может, даже и мой собственный. Ну почему она должна нести чье-то наказание?»

Больная рука кончалась чуть ниже локтя, и вместо пальцев ей служили два уродливых отростка. Из-за своего изъяна Мария сносила насмешки и издевки как соседских детей так и взрослых. Заявляли, будто она носила знак дьявола или клеймо тайного греха. Только братья ее, да кучка друзей вставали на ее защиту. Немудрено, что за упрямую преданность сестре Карл и Вил часто возвращались домой все в крови и синяках.

Карл опустил глаза с изувеченной руки на крошечные ноги, мозолистые и загрубевшие от ходьбы по каменистым дорогам. Он глубоко вдохнул, выдохнул и поднял взгляд, чтобы снова встретиться с ней глазами. Мария все еще улыбалась.

– Какой хороший день, Карл, – радостно завизжала она. – Какой же сегодня хороший день!

Звон церковных колоколов гулко прокатился по аббатским землям, и Карл задрожал от возбуждения. Сквозь цветное и обычное стекло на священническую свиту падали толстые столбы солнечного света. Священнослужители отошли за скромную кафедру, и монастырский аббат остался один. Старый бенедиктинец покровительственно поднял руки над паствой и, после нескольких формальных приветствий, начал говорить на родном языке.

– Дети мои возлюбленные, мы пришли к общему заключению, что нас посетило лихо из потустороннего мира. Мы похоронили дорогого брата Лукаса, которого, как открылось, отравили. А перед этим отошел на вечный покой Ансель из Лимбурга: добрый человек, также павший от дьявольских промыслов.

– Нечистый все видит и простирает руку ко всему, – продолжал Удо. – Господь и Его ангелы дают нам духовную защиту, коль мы достойны ее. Наши господа и владыки получили щедрое благословение победы на востоке, однако теперь они боятся, как бы ни потерять все от греха, который насыщает сие место. Сей день должен был стать днем радости, днем восхваления Бога за щедрость дарованных побед. Но, несчастные дети мои, ваши тайны открыли врата для адских легионов.

Но, говорю вам, вы дети наши возлюбленные. И сей день не уйдет, покуда мы не отдадим себя и не склонимся в одном покаянии с вами. Мы ищем божественной и безмерной милости Господней, мы молим о помощи Святой Девы, мы обращаемся за советом, ибо все мы – грешное и развращенное стадо.

Он поднял руки еще выше.

– Говорю вам снова, чада мои дорогие, души несчастные, дорогая, любимая паства, мы согрешили против небес. На своей земле мы дали место тьме. Вот уже несколько лет вас умоляют присоединиться к Святой Церкви для освоения ее новых земель на востоке и на севере. Но немногие ответили. Вместо того вы все, бездушный народ, не покидаете свои обедневшие поместья. Мы дорого платим нашему достойнейшему соседу, лорду Рункелю, за вашу защиту. Но отчего я слышу среди вас только недовольство и жалобы, возмущения и ропот, которых не знал даже Моисей? Аббат опустил руки и закрыл глаза.

– «Чудный Господь Иисус, Царь всех народов, Божий Сын, Богочеловек. Тебя хвалю я, Тебя я славлю…».

Старик запнулся, словно его обуяла скорбь за свой злобный народ. Он обильно благословил их крестным знамением, склонил главу и, не оборачиваясь, отошел от кафедры.

Толпа на улице передавала его слова из уст в уста, потом стала совершенно безмолвной. Люди терялись в догадках о причине упрека и были пристыжены им. Карл дрожал от страха, а, представив, как Люцифер держит его мать за горло, он содрогнулся еще сильнее.

Могущественный архиепископ Майнца подобрал свои одежды и вместе с наместником приблизился к простой дубовой кафедре. Ничто не шелохнулось, кроме теплого ветерка, который играл со знаменами и завесами. Стало так тихо, словно под действием невидимой руки стихли все языки, а все лица вмиг обратились к посланникам неба.