Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я почти не принимаю участия в разговоре. Им и без меня есть что обсудить — общих знакомых, премьеры в театрах, балы, внешнюю политику и еще многое-многое другое. По большинству из этих тем сказать мне решительно нечего. Иногда ее светлость из вежливости обращается ко мне с каким-нибудь вопросом — нравится ли мне в Приозерном, люблю ли я читать, играю ли я на рояле, — и я отвечаю тихо и коротко.
И всё-таки я еще напряжена. Я каждую минуту жду того, что разговор зайдет о князе Ковалевском. Что может быть естественнее, чем спросить мать о сыне, а той — похвастаться его успехами? Мне кажется, что как только будет произнесено его имя, я грохнусь в обморок.
Но, как ни странно, имя Сергея Николаевича не упоминает никто — ни Цветковы, ни сама княгиня. А под конец беседы я уже почти жалею, что этого не произошло. Я бы хотела хоть что-нибудь узнать о нём. Хоть самую малость — что он здоров, что он на службе.
Но ужин заканчивается, и Ковалевская, похвалив радушие хозяев и мастерство повара, поднимается из-за стола.
— Благодарю вас. Я прекрасно провела этот вечер.
Графиня расцветает в улыбке, граф тоже весьма доволен. А я, улучив минутку, всё-таки осмеливаюсь обратиться к Евдокии Павловне с просьбой.
Нет, затеять долгий разговор я не решаюсь. Я всего лишь отдаю ей письмо, в котором подробнейшим образом расписала историю Али, и прошу прочесть его, если у нее появится несколько свободных минут. Я не уверена, что мой рассказ тронет сердце ее светлости, но, быть может, она сочтет возможным сделать хоть что-нибудь для бедной больной девочки, что мне так дорога.
Несколько последующих дней я провожу в большом волнении. Я боюсь, что Ковалевская может счесть мою просьбу дерзостью. А если она сообщит об этом Цветковым, то меня рассчитают раньше, чем смогу принести ее светлости свои извинения.
Нет, я не жалею о своем письме, и мое желание помочь подруге сильно как никогда. Но если я лишусь этого места, то не смогу помогать ей даже деньгами.
Но проходит неделя, а ни от княгини, ни от Али нет никаких вестей. Возможно, Ковалевская просто выкинула мое письмо, посчитав, что оно не заслуживает ее внимания. Но я не намерена отступать. Имение княгини — неподалеку, и она наверняка еще не раз приедет к Цветковым в гости. Быть может, тогда я сумею поговорить с ней.
Я жду ее визита и страшусь его одновременно. А если вместе с ней приедет ее сын? Меня представят ему как гувернантку маленького графа. Как он отнесется к нашей новой встрече? Сделает вид, что мы не знакомы? Или подумает, что я намеренно преследую его, что согласилась на эту работы, чтобы быть к нему ближе? От подобных мыслей я прихожу в трепет.
Но в глубине души я понимаю, что мне следует вовсе не думать о князе. Я была для него не более, чем развлечением, и чем скорее я с этим смирюсь, тем легче мне будет.
Еще через неделю приходит письмо из приюта. Оно гораздо длиннее обычных посланий подруги, и Аля написала его сама, не прибегая к помощи других девочек. И почерк ее стал ровнее и твёрже.
«Дорогая Шурочка, три дня назад меня посетил совсем другой доктор. Он приехал с разрешения баронессы и приехал, насколько я поняла, бесплатно. Вернее, не так — за его визит кто-то заплатил, но этот кто-то предпочел остаться неизвестным.
Нужно ли говорить, Шурочка, что я тут же подумала о тебе? Вернее, о том молодом человеке, который в тебя влюблен. Быть может, это именно он оказался столь щедр и великодушен, что, наслушавшись твоих рассказов обо мне, решил помочь? Во всяком случае, другого объяснения я не нахожу.
Баронесса сказала, что доктора послало лицо, к которому она относится с большим уважением. Этот человек делает много пожертвований в пользу приютов. Она намекнула на какую-то грустную историю, связанную с пропавшим мальчиком, которого этот благотворитель пытался отыскать, но так и не нашел. Я не осмелилась расспрашивать ее благородии более подробно. Может быть, у твоего кавалера был брат, которого когда-то украли?
Так вот — доктор привез восхитительную микстуру. Именно восхитительную — другого слова я не нахожу. Я приняла ее еще только три раза, а уже целый день сегодня смогла провести на ногах. Конечно, я не бегаю по коридорам и не работаю столько, сколько другие девочки, но я сумела помочь мадемуазель Коршуновой пришить тонкое кружево к бальному платью очередной клиентки и ничуть при этом не устала».
Я не могу удержаться от слёз, и маленький Алёша даже спрашивает, что так расстроило меня. И я пытаюсь объяснить ему, что это — слёзы радости.
Ах, если микстура сделает Алю здоровой, значит, всё это было не зря — и моя поездка на бал, и работа у Цветковых, и встреча с княгиней. А когда подруга окрепнет, я признаюсь ей, что моя история любви — не более, чем сказка. И тогда, быть может, я сумею позабыть о Ковалевском.
Но уже на следующий день мне напоминают о нём снова. Граф принимает решение устроить званный вечер и сообщает нам об этом за ужином.
Графиня не может скрыть удовольствия:
— Мы пригласим настоящих музыкантов. Пока стоит чудесная погода, стол можно будет накрыть прямо в саду. Шурочка, прошу вас, помогите мне вечером составить список приглашенных.
После ужина я укладываю Алёшу спать и прихожу в комнату ее сиятельства с бумагой, пером и чернилами.
— Начнем мы, разумеется, с княгини Ковалевской, — сообщает Елизавета Денисовна. — Приглашение к ней должно быть составлено в особо изысканных выражениях. Вы же понимаете, Шурочка?
Я киваю, радуясь, что свет в комнате недостаточно ярок, чтобы она могла заметить мое смущение.
— Оно должно быть адресовано только ее светлости, или приедет кто-то еще из Ковалевских?
Не знаю, как у меня хватает духу произнести эту фразу. Сейчас я хоть что-то услышу о нём!
Графиня отчего-то тягостно вздыхает:
— Ох, Шурочка, еще недавно я сказала бы, что с Евдокией Павловной приедет ее сын. Блестящий молодой человек, уж вы поверьте. Но увы — он в тюрьме уже несколько месяцев.
Ее слова кажутся мне настолько чудовищными, что я не сразу осмеливаюсь поверить в них. Конечно же, она ошиблась. Как может оказаться в тюрьме князь Ковалевский? Что должен был он совершить, чтобы лишиться свободы?
— Кажется, там была какая-то дуэль, — в голосе графини слышатся нотки сомнения. — В свете об этом говорили скупо. Вроде бы, это случилось на Святках.
От волнения я забываю о приличиях.
— Но ведь дуэли запрещены! — я почти выкрикиваю это.
— Именно так, дорогая! За это он и наказан. А там были еще какие-то странные обстоятельства. Говорили, что князь поступил не вполне честно, но в это я решительно не верю.
Мои руки дрожат, а в глазах стоят слёзы. Я с трудом заставляю себя не расплакаться и составить-таки список гостей, которым должны быть отправлены приглашения. А потом набираюсь смелости и прошу разрешения отвезти приглашение княгине лично.