— Не знаю, почувствовал. И отвечу честно. Любил, как сумасшедший. Не знаю даже, любовь это была или только страсть, это ведь понимаешь только со временем, а времени-то и не было. Она меня бросила. И не потому, что не любила, а потому, что подвернулся более выгодный вариант.

— А ты убежден, что это было так примитивно — более выгодный… может, ты просто оправдываешь себя, хочешь унизить ее в своих глазах, чтобы было легче, а?

— С ума сойти! С ума сойти!

— Что?

— Знаешь, ты первая, кто это сказал… Обычно все бабы начинали сочувственно кивать, смотреть на меня с жалостью, поддакивать, да, вот какие корыстные бабы бывают… А ты… Ты вдруг попыталась ее защитить… Фантастика! Откуда ты такая удивительная?

— Мне сегодня уже второй раз задают этот вопрос. Я из ВГИКа.

— Странно, я ведь не намного старше, а я тебя во ВГИКе не помню. Жаль.

— Чего жаль?

— А может, встреться мы во ВГИКе и вся наша жизнь, твоя и моя, сложилась бы по-другому…

— А зачем? Тогда не было бы у меня моей Катьки, а это такая девчонка… И не было бы у нас с тобой этого вечера, который мне так нравится. И, возможно, мы бы ненавидели друг друга, как я ненавижу сейчас своего бывшего мужа…

— Ты его ненавидишь?

— Наверное. Но это не счеты между нами, нет, просто он горько обидел нашу дочку. И она не пожелала носить его фамилию и просила меня отказаться от алиментов. Знаешь, ей двенадцать с половиной, а она умная, и даже помогает мне в работе. И относится ко мне чуточку свысока. Один раз я пришла домой и услыхала, как она говорит кому-то по телефону: «Ладно, когда моя овца придет, я спрошу». Это она обо мне.

— Овца? А ты овца? — рассмеялся Игнат.

— Ну, она, видимо, в тот момент так считала.

— А ты что? Смолчала?

— Я чуть со смеху не померла.

— А она на тебя похожа?

— Не очень.

— А сын совсем не похож.

— А это сын моей покойной сестры.

— И ты его усыновила? Та к вот почему он сказал, что мамы Леры нет дома, я тогда еще удивился… А кто был твой муж?

— Дмитрий Лощилин, модный писатель.

— Я модных писателей не люблю. Та к что не читал. Лер, а пойдем, потанцуем?

— Пошли!

Играли медленный танец. Он меня обнял, я уткнулась носом ему в грудь и мне стало так хорошо, уютно.

— Лерка, ты чудо! — шепнул он мне на ухо.

Я подняла глаза. Он смотрел на меня с такой нежностью, что мне вдруг захотелось разреветься, хотя я вовсе не плакса.

А он вдруг подмигнул мне.

— Не робей, воробей! Жизнь прекрасна, раз она свела нас здесь, в этой матери городов русских. Ведь в одном подъезде с моей мамой нам вряд ли что светило.

— А что нам сейчас светит?

— Ох, многое… Я не знаю, солнце, звезды, впрочем, это все хрень, а светит нам, Лерка, любовь. Я это сейчас так ясно понял… Только не дрожи. Мы никуда спешить не будем. Ты когда едешь домой?

— Послезавтра.

— А я послезавтра прямо отсюда лечу в Южную Корею.

— Зачем?

— Снимать кино. Копродукция. И, наверное, это даже хорошо в свете сложившихся обстоятельств.

— А что же тут хорошего?

— А проверить чувства… Черт побери, все, что вокруг любви говорится, как-то опошлено, слова какие-то затертые… Проверить чувства. Фигня какая-то, но тем не менее.

— Да, ты прав. Может, это просто наваждение, сиюминутное влечение… запросто! — беспечно заявила я, хотя в душе у меня бушевала буря. — А ты туда надолго?

— Думаю, месяца за полтора управиться. Дождешься?

— Там видно будет.

— Гордая дивчина, — улыбнулся он. — Мне это нравится.

Господи, как же хорошо мне было! Мы танцевали, говорили обо всем на свете и, казалось, мы знаем друг друга давным-давно.

— А пойдем завтра со мной на свадьбу! — вдруг предложил Игнат.

— Нет, я не пойду.

— Почему? Почему я должен идти туда один, когда у меня есть такая женщина?

— Игнат, я там никого не знаю.

— Это преодолимо, тем более что впредь тебе придется знакомиться с кучей новых людей.

— Мне туда кроме всего прочего не в чем пойти.

— Не проблема. Утром пойдем и купим все, что требуется.

— Нет, Игнат, спасибо, но нет.

— Не хочешь, значит… Боишься. Чего? Разочароваться во мне?

— Может быть. Ты умный.

— Ладно. Как говорится, была бы честь предложена.

— Ты обиделся?

— Знаешь старую мудрость: обиды — это привилегия горничных.

— Знаю.

— Думаешь, я сам жажду идти на эту свадьбу? Да нисколько. Просто Санька мой очень близкий друг и он так настаивал.

— Вот и прекрасно! А я не люблю многолюдные сборищка в принципе.

— Любишь по углам прятаться, я уже понял. Но это неправильно и я в дальнейшем буду с этим бороться. Вот тебе сперва не понравилось здесь, а сейчас я не наблюдаю недовольства.

— Тут ты прав… Но дело ведь не в антураже, а в тебе.

Он молча поцеловал мне руку.

— Знаешь, чего мне хочется? — вдруг спросил он, когда мы уже вышли на улицу.

— Догадываюсь.

— Об этом я даже не говорю, но сегодня перед расставанием этого не нужно… Нет, я о другом. Мне безумно хочется набить морду твоему писателю.

— Да ты что! — расхохоталась я.

— Ну что это за говнюк? Такое сокровище ему досталось и, похоже, произвело на свет еще одно такое же сокровище, а он… Тьфу!

— Игнат, я не хочу о нем говорить, он уже в прошлом.

— Вот и сидел бы в прошлом, а то, видите ли, интервью дает, скотина! А что, мальчонку надо было на помойку выкинуть, чтоб ему, скотине, хорошо писалось? Обалдеть!

— Игнат! Да черт с ним.

— Нет, это что за тварь, собственную дочку так обидеть… Знаешь, руки чешутся!

— Игнат, ты же не так много выпил, с чего вдруг так завелся?

— Наверное, с того, что хочу тебя до ужаса, но сегодня не надо этого…

— Почему?

Он вдруг остановился, посмотрел мне в глаза.

— Я думал, а вдруг ты потом пожалеешь?

— Индюк тоже думал… А потом… будет суп с котом… — выпитое вдруг ударило в голову.

— Но не с индюком? Лерка, я люблю тебя. Ты просто чудо…

И он начал целовать меня на улице как сумасшедший. И мне так это нравилось…