Востреца и повстречал Бориска возле Набережного дворца. Рот разинул шкодливый отрок. Того гляди, ворона влетит.

Прошествовал степенно Бориска. Лопни, мол, от зависти – таких доспехов не добудешь!

Однако что за диво – через самое малое время Вострец опять на пути. Поманил Бориску:

– Эй, ты! Подь сюда!

Бориска выказал полное презрение великокняжескому отроку.

А тот вслед:

– Струсил, холоп?!

Бориска разом оказался подле Востреца.

– Повтори! – сжал кулаки.

Сзади ехидный голос:

– Ишь, горячий!

Обернулся Бориска. Трое Вострецовых великовозрастных дружков тычут ножами под ребра.

– Очумели?!

А Вострец:

– Сымай кольчугу! Она тебе ровно свинье седло. Мне в самый раз будет.

Смел был Бориска в драке. Крепок. Однако и расчетлив. Тут сразу смекнул: трое, с Вострецом в придачу, одолеют. Кинулся в сторону. От ножей сберегла кольчужная рубаха. Под каленой сталью зазвенели железные кольца. Но тороваты* были в кулачном деле Вострецовы дружки. Частенько били скопом. Рванулась из-под ног земля. Взмахнув руками, грохнулся Бориска навзничь. Не успел опомниться. Один тяжеленный сапог – в бок. Другой – в лицо. Во рту солоно сделалось от крови. Небо перед глазами кувырком. Тут еще два сапога подоспели. И еще…

Изловчился Бориска. Перевернулся на живот. А Вострецовым дружкам и голова, и спина, и бока тоже годятся. Подняться не дают, злодеи…

«Искалечат, – мелькнула у Бориски тоскливая мысль. – Это уж верное дело!»

Вдруг густой низкий голос:

– Пошто вчетвером одного? В чем вина?

Поднялся Бориска, шатаясь. Рукавом отер с лица кровь. Человек, росту высокого, в плечах широкий, сам светлый, с бородой курчавой, тоже светлой, а одетый в черную монашескую одежду, стоит подле.

– Тебя только тут не хватало! – ощерился Вострец.

В руках все те же ножи отточенные посвечивают.

– За что? – это уж Бориске.

Сплюнул кровь на землю Бориска. Зуб передний потрогал – качается.

– Кольчуга моя понравилась. В том вся вина…

На Бориску парни не глянули. Куда денется? Приступились к человеку в монашеской одежде:

– Кто таков? Откуда взялся? Не ученый еще? Поучим!

Хотел незнакомец, должно, по-мирному. Да увидел ножи.

– Кто таков?! – повторил.

И оторопевшего Востреца с одним из дружков за воротник – хвать! Ровно щенков поднял. Лбами – тресть!

– Иноком Александром зовут.

С сердцем, видать, взъярился.

– Прозвищем – Пересвет*.

И опять, приподнявши, лбами – тресть! Захрипели Вострец с дружком. Ножи пороняли. Двое других попятились.

– Может, еще чем любопытствуете? Отвечу!

– Пусти… – попросил Вострец, едва ворочая языком.

– А может, все-таки еще?

– Пусти!

Человек, назвавшийся иноком Александром Пересветом, отпустил обоих. Устыдил:

– На ворога идти, а они своих бьют-грабят! – Пригрозил: – Глядите! В другорядь горшими слезами умоетесь!

И Бориске:

– Айда, парень!

Подобрал шлем Бориска. Пошел рядом. А светлобородый Александр Пересвет сказал:

– Всякий, вишь, люд бывает. Кому война, кому пожива. Рубаха твоя кольчужная, слов нет, добрая. Да ею одной разве оборонишься? На-ко!

Достал из-за пазухи кистень – ядро с шипами на ремне.

– Случаем достался. Копье али сабля тяжелы. А сие оружие, хоть иной раз слывет разбойничьим, будет тебе впору.

Угадал Пересвет! То была главная Борискина печаль и забота. Силенки, по годам, хватало. И более даже. А все одно – молод был, чтобы управиться с вооружением взрослого воина. Кистень же, коли изловчиться, и впрямь самое верное дело!

– Спаси Бог тебя! – горячо выпалил Бориска, сжимая грозный шар, еще хранящий тепло Пересветова тела.

– Чего уж там! – вдруг озорно подмигнул Пересвет. – За одного битого, слышь, двух небитых дают. Храни тебя Господь! Держись крепче!

И повернул, пошел своей дорогой. Высокий, широкий, ладный.

Провел Бориска по лицу ладошкой – больно. Бока потрогал – тоже болят. Но подумал: истинно говорят, худа без добра не бывает. Через гадину Востреца и его паскудных дружков познакомился с дивным человеком. И оружием обзавелся.

Дома встретили Бориску радостью и суматохой разом. Сестренка Настя бросилась на шею. Дед Кирей прыткими глазами Борискину «красоту», Вострецову работу, приметил сразу.

– Эка тебя! Кто?

– Пустое, дед!

Не хотелось Бориске сейчас говорить про подлого Востреца и его дружков.

Маманя запричитала над синяками-ссадинами.

– До свадьбы заживет! – молвил дед. И изрек проницательно: – Спасибо доспехам, повидаем хороброго мужа!

Дед Кирей – росту малого, костью тонок – в белую полотняную сорочку одет, расшитую у ворота и подола красной шелковой нитью. Один рукав пустой, заткнут под пояс. Нет у деда Кирея правой руки. Потерял в схватке с ордынцами.

И дед Кирей, и отец его, и сыновья – среди коих отец Бориски – были холопами, военными слугами великих князей московских. Ходили с ними против Орды, Литвы. А коли приказано – и против других русских князей. Ноне наступал Борискин черед. Тринадцать лет должно ему исполниться. Много или мало? По тем временам достаточно, чтобы учиться ратному делу не во дворе – в поле. Младшим рындой-оруженосцем. Или при стремени старшего воина. По-мамкиному – быть бы тому попозже. А то и вовсе не бывать. Какой воин? Дитя еще! Но и великий князь Дмитрий Иванович в свой первый поход отправился и вовсе двенадцати лет от роду.

Борискину обнову дед осмотрел со тщанием. Единой своей левой рукой перебрал по колечку. Одобрил:

– Мастер делал! Вложил душу и умение. Сзади чуток послабее. Да ведь казать спину врагу негоже…

Привычными чистотой и покоем тешила родная изба. Пол добела выскоблен. Устлан ветхими, но опрятными половиками. В красном углу – ласковые лики святых на знакомых с детства иконах. Стол под узорчатой скатертью. Лавки голы, без затей. Однако и они старательно вымыты. Стены избы рублены из толстых сосновых бревен. Нагретые жарким августовским солнцем, сочились они янтарными слезами. Испускали острый смоляной дух. Вся стряпня по летнему времени во дворе, под открытым небом. Нет в избе зимнего смраду-копоти! Двери нараспашку. Зажмурь глаза, почудится – забрел в сосновый бор!