— Есть кое-что погорячее, — призналась Наташа. — Но это уже для посетителей babiex. com, а не для глаз и ушей ценовой аудитории «Йескафе». Не знаю, чего вы стыдитесь. — Она посмотрела на свекольно-красного Евгения. — Тысячи, а возможно, миллионы мужчин занимаются этим. А вы краснеете словно барышня. Предлагаю сделать рекламу для сексуальных меньшинств. Гомосексуалисты во всем мире будут покупать только ваш кофе…

— Чего вы хотите? — Одним движением Евгений сорвал галстук.

— Неужели вам не нравится моя идея? — удивилась Наталья. — Это же будет не просто рекламное видео. Это будет социальный протест, воззвание, сексуальная революция в кофейном бизнесе! Я даже придумала слоган: «„Йескафе“ — попробуй по-другому!» — Слоган был придуман впопыхах, но он Евгения добил.

— Зачем вы надо мной издеваетесь? — взбрыкнул он.

— О! Вот мы и заговорили о справедливости и милосердии. — Наташа уселась на стол. — А кто вчера нелепыми придирками довел до слез и гастрита собственную секретаршу? Кто у нас изображает большого начальника и отказывается от пятого видеоролика только потому, что хочет показать тем, наверху, — она ткнула в потолок, туда, где был кабинет финансового руководства, — что не зря получает зарплату? Кто знает наверняка, что за такие деньги мы снимем еще двадцать пять роликов и не вякнем, а? И еще и в попку тебя поцелуем? В твою полную, наливную попку с родинкой на копчике…

Евгений готов был разрыдаться.

— Ты принимаешь третий ролик? — потребовала Наташа, которой уже надоело воспитывать Евгения.

Третий ролик был сделан после двух неудач. Режиссер был так зол, что не поленился склеить небольшой иронический фильм на тему «Йескафе». Получился самый пошлый рекламный ролик на свете. Оператор переснял все любительской камерой с «неграми», продублировал с зажатым носом и везде пустил надпись: «Собственность „Йескафе“, если в ваши руки попадет эта кассета, звоните в рельсу». Все эти титры шли на фоне молодежной вечеринки, участники которой трезвели благодаря кофе. Съемочная бригада хорошо оттянулась, издеваясь над придирчивым заказчиком. Они даже стали меньше ненавидеть Евгения. А Наташа отобрала у режиссера запись и теперь как ни в чем не бывало предлагала видео для настоящей рекламы.

— Да, — униженно пробормотал он.

— Подписывай! — Она подтолкнула к нему бумаги. — Знаешь что, — обернулась она в дверях, — объяснись с женой. Двустволка — это не стыдно…

Оценив затравленный, но полный ярости взгляд Евгения, она замолчала на полуслове и ушла.

29 апреля, 15.09

— Это ужасно! — ныл Илья. — Я не могу! Мне пора на пенсию… Ну разве это видение?

Маша промолчала. Илья безуспешно тренировался четыре раза. Пытался воспламениться — вместо этого у него задымились волосы, а а квартире вышибло пробки. Хотел написать на стене кровавыми буквами — кончилось тем, что обои набухли и отклеились, а на голой стене проявилась надпись: «КУРЕНИЕ ВРЕДИТ ВАШЕМУ ЗДОРОВЬЮ». Пробовал создать видение — вышла черно-белая проекция рекламы сотовых телефонов.

— Ну, представь себе, какие они ужасные, жадные и бессовестные, — подбадривала Маша.

— Вот именно! — хныкал ангел. — Я представляю и начинаю их бояться! Они злые и безжалостные.

— И что же нам делать? — отчаялась Маша. — Что?!

— Вообще-то, — поглядывая на холодильник, в котором прохлаждались остатки виски, сказал Илья, — есть один способ…

— Ну? — Маша перепрыгнула из кресла к нему на диван.

— Но… — протянул он, — это не очень… гм… законно.

— Та-ак! — прищурилась Маша. — Не очень законно или очень незаконно?

— Трудно сказать… — мялся Илья. — Смотря для чего и кто будет судить…

— Не тяни! — не выдержала Маша. — Говори как есть!

Илья вскочил, ринулся к холодильнику, схватил бутылку «Джек Дэниелс блэк лэйбл», но обнаружил, что она пустая.

— Я все вылила еще утром, — призналась Маша. — Ты будешь говорить или нет?

— Есть один человек, он торгует всякого рода зельями — ну, стимуляторами магических способностей и прочим… Вообще-то их можно получить только по рецепту. Если из-под полы, то могут и замести куда надо… Но действуют отлично.

— А что взамен? — спросила Маша.

— У каждого — разное. — Илья выпятил губу.

— А ты не можешь взять рецепт?

— Нет. — Илья помрачнел. — Я же здесь после твоей смерти нелегально. Наверное, я все еще в миру, потому что тело-то твое здесь. Ты и представить не можешь, какая у нас там волокита. Пока у них не появляется сообщение: «Тело предано земле», никто и не рыпается. А сами орут, что Служба охраны, то есть мы, работает из рук вон…

— А ты сам не можешь сообщить?

— Не хочу. У меня и так штрафов больше, чем перьев на крыльях. Вот если мы с тобой сделаем что-нибудь стоящее, заметное, то, может быть, они смилостивятся…

— Мы поедем к твоему… ну, этому…

— А что делать? — Илья развел руками. — Ты-то сама как? Не дрейфишь?

— Вроде нет. — Маша была полна решимости.

Спустя два часа они поднимались по лестнице старого дома. Снаружи дом выглядел занятно — на втором этаже висела каменная доска «1915», а на третьем — «1898». На чердаке, перед заколоченной досками дверью Илья остановился. Он набил по двери какой-то шифр. Дверь вместе с досками вздрогнула, стряхнула пыль и тихо отворилась. Маша с Ильей окунулись во мрак. Но едва захлопнулась дверь, в помещении словно включили электричество. Свет ударил в глаза, на мгновение ослепив.

Чердак выглядел необыкновенно. Огромный зал был покрыт пушистым алым ковром. На ковре валялись тигровые, львиные, медвежьи и жирафьи шкуры. Мебель слепила позолотой. Повсюду были разбросаны миллиарды подушек, на каждом шагу попадались столики — резные вьетнамские, китайские, инкрустированные, стеклянные, на толстых грифоновых лапах, из малахита, лазурита и яшмы… Со стен же свисали гобелены, кренились картины в затейливых рамах, переливалась мозаика…

— Вот это да! — вскрикнула Маша.

Какая-то рыжая вульгарная девица в прозрачном неглиже буйно расхохоталась. Другая — в закрытом спереди и совершенно неприличном сзади бархатном купальнике — подошла и вежливо осведомилась, что им угодно. Девица была бы симпатичной, если бы не золотой верхний клык.

— Мы к Марату.

— По важному делу? — спросила девица.

— Для нас — по важному, — ответил Илья.

— Я спрошу. — Девица развернулась и ушла в глубь апартаментов.

На ее месте возникла другая — в прозрачном халатике, под которым не было белья, и с черной повязкой на левом глазу. В руках у нее был кувшин с чем-то булькающим и два стакана из красного стекла с золотой каймой. Заметив, что Маша ненароком уставилась на повязку, девица подняла ее и обнажила выжженный глаз.