— Какая пошлость, — скривилась Наташа.

Сосед спешно убирался — прятал лекарства, витамины, «Виагру», рассовывал по ящикам носки и трусы, вытирал пыль и накрывал стол. Его компьютер был подключен к Интернету — на экране мигала надпись: «Горячие подростки — только у нас круглые сутки».

«Ну-ну… — Глаза у Наташи мстительно заблестели. — Сейчас повеселимся».

Примерно через час у соседа заработал интерком.

— Да-а… — улыбаясь и делая интеркому глазки, ответил тот.

За дверью стояла молодая девушка. Скорее девочка: если смыть косметику — лет четырнадцати. На ней был белый парик и короткий виниловый плащ.

— Прошу! — Сосед нажал на кнопку и загремел ключами.

Девочка вошла, испуганно озираясь по сторонам.

— Здрасте, — промямлила она.

— Прошу-прошу! — Сосед, подхватив девушку под локоток, увел ее в гостиную. — Вина? — предложил он, стягивая с нее плащ, под которым оказалась прозрачная черная майка и застиранная мини-юбка.

— Я-аа… — забормотала девушка, но сосед уже протягивал ей стакан.

— Сейчас вернусь, — пообещал сосед и удалился в ванную.

«Ну, пупсик, держись!» — пригрозила Наташа.

В ванной сосед скинул халат и поменял семейные трусы на золотистые бикини. Ему казалось — в них он выглядит чертовски привлекательно. Зачесал на лысину липкие белесые прядки, подушился «Фаренгейтом», опрыскал рот освежителем, ущипнул себя за соски и принял «Виагру». С радостным криком «Та-та-тамм!» сосед распахнул дверь, выскочил из ванной, и тут в голове у него помутилось. Вместо гостиной перед ним шумел и дымился от сигарет, людей, вскрытых пивных бутылок и этого мерзкого газа, который пускают в клубах, танцевальный зал.

Он стоял на огненно-красном подиуме, в конце которого торчал блестящий шест. Его ослепили разноцветные софиты. Когда глаза привыкли, он разглядел — и это было самым страшным! — что снизу на «язык» напирали здоровенные, потные, бородатые громилы. Судя по отсутствию женщин, это был клуб для геев. Для каких-то ужасных — мрачных, шкафоподобных геев.

— Красавица, давай работай! — улюлюкали они.

Из зала полетели бутылки. Кое-как увернувшись, сосед бросился обратно в ванную, но вместо двери обнаружилась шторка. За ней скрывался мужчина — он пригрозил кулаком и велел развлекать гостей. Осознав, что еще секунда промедления — и его разорвут на части, сосед, неловко размахивая руками и подражая походке манекенщиц, двинулся вперед.

— Зажигай! — орали снизу. — Дай огня! Ты чё, напилась, клюшка? Чё шатаешься? Давай тряхни попкой!

Кое-как дотащившись до шеста, сосед сделал несколько эротических — как ему казалось — движений. Но тут его кто-то схватил за ногу, и он рухнул в толпу. Его подбрасывали, хватали, мяли… Он уже ничего не понимал. Наконец он оказался на руках у самого огромного, бородатого и потного здоровяка — тот нежно посмотрел на него и впился ему в губы тяжелым, усатым, табачным, пьяным и чесночным поцелуем.

— Ты теперь моя, карамелька! — пообещал здоровяк и понес соседа вон из зала.

— Ха-ха-ха! — расхохоталась Наташа.

Девушка же в это время постучала в ванную, потянула дверь и увидела клиента, привалившегося к стиральной машине. Она вскрикнула, рванула в комнату, заметила на комоде две стодолларовые бумажки, схватила их и убежала, на ходу надевая плащ.

30 апреля, 00.59

Владимир Громеницкий тихо постанывал в трехспальной кровати. Ему снились таможня и непредвиденные трудности. Неожиданно он проснулся — его словно током ударило. Пару секунд он сидел, мотая головой, но только собрался обратно заснуть — понял, что в комнате кто-то есть.

Он еще никого не заметил, но точно ощутил присутствие чужого. Его пробил холодный пот. Он бросился к телефону, но громкоговоритель вдруг включился сам по себе, и противный мужской голос произнес: «Отвали, Громеницкий! Поздняк метаться».

Владимир даже не успел толком испугаться. Только в висках страшно застучало, а руки дрожали так, словно он держал включенный отбойный молоток. Но Владимир сразу понял, что это мгновение… чем бы оно ни было — сном или явью… это ужасное мгновение будет вспоминать всю жизнь и всю жизнь, вспоминая, будет дрожать от страха…

Он услышал позади знакомое пронзительное сопрано:

— Не ждал, дорогой?

Голос мог принадлежать только одному человеку. Его жене, бывшей жене, мертвой жене, погибшей в автокатастрофе год назад. Мерзкой, вздорной суке, дешевке, поднявшейся с ним из грязи в князи, мстительной гадине, испортившей ему жизнь!

В прошлом году эта проститутка, как всегда пьяная по самое не хочу, надралась кокаином и устроила публичный скандал у входа в ресторан. Все было так, как она любила. Швейцар делал вид, что ничего не замечает. Оборачивались прохожие. Приятели и деловые знакомые набирали материал для сплетен… Как ей нравилось его позорить! «Да мне плевать! Это тебе должно быть стыдно, что довел меня до такого состояния!» — вопила она.

Она вырвала у него ключи от машины, а он не помешал ей усесться за руль. Жена благополучно доехала до ближайшего столба, а Владимир лишь подумал, что придется покупать новую машину. Старая была отличная — последний «ягуар» цвета бордо. Он не скрывал от себя, что был рад ее смерти, и ничуть не огорчался, что как будто подтолкнул ее к ней.

Владимир был на грани обморока.

Она… Она, но точно такая, как после аварии. Лицо — паутина из шрамов, в которых торчат стекла. Грудная клетка неестественно впала — ее раздробил руль. Из ноги торчит кость, а из порезов сочится кровь.

— Извини, дорогой! — оскалилась жена. — Выгляжу не очень. Давно не была у парикмахера.

И тут у Владимира подкосились ноги. Он упал на колени, ушибся, но не заметил этого.

Супруга критически осмотрела комнату.

— Н-да… То, что ты водишь своих поблядушек домой, плохо сказывается на ауре спальни, — заметила она, напомнив бывшему мужу, что при жизни увлекалась мистикой и ходила к гадалкам.

Все эти статуи Будды, Вишны и Кришны, лампадки, свечи, вонючие палочки Громеницкий повыбрасывал сразу же после похорон.

— Ты не поцелуешь меня? — спросило чудовище и протянуло к нему руки. — Что, мой котик, отвык от своей ласточки?

— Уйди! — истошно заорал Владимир и замахал руками, отгоняя призрак. — Тебя кету!

— Ха-ха-ха! — рассмеялась супруга свойственным одной ей, визгливым и похожим на рыдания смехом. — Я есть, сукин сын! Еще как есть! Больше никаких девок, никаких блядок! Где бы ты ни был, теперь я найду тебя! Ты поплатишься за все эти «я буду поздно»! Я из тебя всю кровь высосу!

И она двинулась на него, оставляя на ковре кровавые потеки. Владимир застыл на месте. Но когда он заглянул ей в глаза — в пустые, черные, голодные глаза, — то бросился наутек. Как был — в пижаме, босой, без очков… За секунду отпер все замки, не дожидаясь лифта, кубарем скатился вниз, проскочил мимо коньсержки и побежал туда, где было спасение.