этой еще ученической работе уже были сформулированы те же принципы, что лежат в основе современной физики. Разница лишь в терминологии.

Женитьба

Как уже упоминалось выше, молодой Ломоносов по обычаю европейских студентов проявил немалый интерес к женскому полу.

Квартировал он у вдовы почтенного пивовара, члена городской думы фрау Цильх. Трехэтажный дом фахверковой архитектуры на улице Вендел, где Ломоносов снимал комнату, сохранился до наших дней, и сейчас на нем установлена мемориальная доска. У фрау Цильх была миловидная дочь Елизавета-Христина. Русский студент – умница, красавец и силач, хорошенькая девушка… И вышел грех! Но судя по всему для Ломоносова это было не мимолетное увлечение, а вполне искреннее и глубокое чувство.

К сожалению, мы совершенно ничего не знаем о том, какой была Елизавета-Христина. Не сохранилось не только ее портретов, но даже описаний внешности. Однако Ломоносов был верен ей всю жизнь.

Первая дочь Ломоносова и его будущей супруги родилась в ноябре 1739‐го и считалась незаконнорожденной, хотя Ломоносов уже подписал брачное обязательство. Назвали девочку Екатерина-Елизавета.

Ломоносов испытывал искреннюю привязанность к Елизавете-Христине, но он был неволен в своих поступках: по распоряжению барона Корфа ему пришлось покинуть Марбург и срочно переехать во Фрейберг, чтобы под руководством берграта [32]Генкеля обучаться горному делу.

Фрейберг и ода «На взятие Хотина»

В середине лета 1739 года русские студенты переехали из Марбурга во Фрейберг. В то время там находился российский академик Готлоб Фридрих Вильгельм Юнкер, который дал яркое описание прибывших молодых людей, заметив, что «по одежде своей» они «глядели неряхами, но по части указанных им наук, как убедился я и господин берграт, положили прекрасное основание, которое послужило нам ясным доказательством их прилежания в Марбурге».

Юнкер рекомендовал, чтобы каждый из студентов сверх общей программы занялся бы изучением спецкурса. Один бы специализировался на рудах и других металлах, другой сосредоточился бы на разработке рудников и устройстве машин, а третий посвятил себя горнозаводским плавильным искусствам. По его мнению, на первое дело способнее всего был Рейзер, на второе – Ломоносов, а на третье – Виноградов.

Юнкер считался специалистом по соляному делу. Во время Крымского похода он находился при фельдмаршале Бурхарте Христофоре Минихе [33]в качестве историографа. Миних получил именной указ изучить местное соляное дело, и эту задачу он возложил на Юнкера. После того как тот исполнил поручение, его послали в Германию осмотреть тамошние соляные заводы. Так как Ломоносов знал способы поморского солеварения, то Юнкер решил использовать его в качестве помощника.

Ломоносов взялся за дело с энтузиазмом. Он переводил документы, касающиеся процесса добычи соли, внимательно изучал технологические процессы, путешествовал, спускаясь в шахты. И это привело к конфликту с Генкелем. По мнению немца, русский варвар должен был восхищаться европейской горной промышленностью, ну а Ломоносов обратил внимание на тяжелый труд рабочих и на эксплуатацию детей, которые на рудниках служили вместо «толчейных мельниц» и вынуждены были дышать ядовитой пылью, губя свое здоровье.

Зато Фридрих Вильгельм Юнкер был чрезвычайно доволен талантливым и активным студентом и охотно беседовал с ним на разные темы. Юнкер был культурным человеком, и беседы их касались не только горного дела, но и поэзии, как немецкой, так и зарождающейся русской. Именно Юнкер отвез в Петербург первую стихотворную оду Ломоносова «На взятие Хотина».

В августе 1739 года в ходе русско-турецкой войны сдалась на милость победителям турецкая крепость Хотин на реке Днестр. При этом было захвачено великое множество трофеев: «Неповрежденных, отлитых из превосходного металла 157 пушек различного калибра… 22 металлических мортиры… бесчисленное множество бомб, гранат, картечи, пороху и свинца. С 28 августа до 7 сентября в неприятельском лагере, на батареях и по дороге на Бендеры было собрано из разбросанной вражеской артиллерии 42 металлические пушки, 6 мортир, а всего 48 и в Хотине 179»[34]. В начале сентября того же года был заключен выгодный для России Белградский мир.

О победе этой писали даже немецкие газеты. Ломоносов в соответствии с правилами своего столетия сложил хвалебную оду императрице Анне, прославляя и мощь русского оружия. Впоследствии филологи назовут это произведение «исходной точкой русской словесности».

Ломоносов писал: «Ода, которую вашему рассуждению вручить ныне высокую честь имею, не что иное есть, как только превеликой оной радости плод, которую непобедимейшая нашей монархини преславная над неприятелями победа в верном и ревностном моем сердце возбудила. Моя предерзость вас неискусным пером утруждать только от усердной к отечеству и его слову любви происходит». [35]

Ода, наполненная самой велеречивой лестью в адрес императрицы Анны Иоанновны, не прошла незамеченной. Она вызвала при российском дворе довольно бурное обсуждение, причем нашли в ней как достоинства, так и недостатки. К последним придворные знатоки относили очевидную зависимость образов от принятых в немецкой поэзии. Но постепенно новый необычный стиль признали. Поэт Михаил Матвеевич Херасков в статье «Рассуждение о российском стихотворстве» 1772 года писал об оде Ломоносова на взятие Хотина: «Сие творение… оказало великое сего сочинителя дарование и обучило россиян правилам истинного стихотворения. Оно написано ямбическими стихами в четыре стопы; сменение стихов и мера лирических строф тут точно соблюдены, и к чести сего славного пиита признать должно, что сие первое творение есть из числа лучших его од».

К сожалению, первоначальный текст оды до нас не дошел: Ломоносов переписывал и совершенствовал оду несколько лет, добавляя выразительные образы и убирая недостатки. После смерти Анны Иоанновны ода была переименована в «Оду Блаженныя Памяти Государыне Императрице Анне Иоанновне на победу турками и татарами и на взятие Хотина 1739 года». «Блаженные памяти» – фразеологический оборот, употребляемый при упоминании особо уважаемого покойника.

В окончательном варианте оды сражавшиеся на поле брани павшие герои словно на миг выступают из тьмы времен и произносят:

Не тщетно я с тобой трудился,

Не тщетен подвиг мой и твой,

Чтоб россов целый свет страшился.

Чрез нас предел наш стал широк

На север, запад и восток.

На юге Анна торжествует,

Покрыв своих победой сей.

Затем прошлое снова скрывается во мраке: «Свилася мгла, Герои в ней;/Не зрит их око, слух не чует». Это был совершенно новый для русской поэзии прием, возможно почерпнутый в немецкой лирике.

Одновременно с одой Ломоносов написал и «Письмо о правилах российского стихотворчества». Там он утверждал силлабо-тоническую систему стихосложения, полемизируя с самим Мелетием Смотрицким, автором знаменитой «Грамматики».

Хотя в этом письме Ломоносов ни разу имени Тредиаковского не упоминает, но по содержанию видно, что письмо это является ответом и на книгу Василия Кирилловича. Многие его положения он разделял, а с некоторыми спорил. «Российские стихи надлежит сочинять по природному нашего языка свойству, а того, что ему весьма несвойственно, из других языков не вносить», – утверждал Ломоносов, настаивая, что «российский наш язык не токмо бодростию и героическим звоном греческому, латинскому и немецкому не уступает, но и подобную оным, а себе купно природную и свойственную версификацию иметь может», а «российские стихи так же кстати, красно и свойственно сочетаться могут, как и немецкие».

Он дал определение стихотворным размерам