Схватив, он отшвырнул меня прочь, словно я была вещью. Еще никогда он не обращался со мной так жестоко. Смятенный, весь залитый кровью, он угрожал мне. Однако теперь я смотрела на него, как смотрят на изображение на экране телевизора, выставленного в витрине. Он был не опасен, а жалок. Откуда‐то издалека, с бог знает какого расстояния, разделяющего, возможно, правду и ложь, он гневно тыкал в мою сторону указательным пальцем, который торчал из‐под манжеты его единственного уцелевшего рукава. Я не слышала, что он говорит, но меня разбирал смех от его напыщенного вида. Смех опустошил меня, лишил всякого желания атаковать. Пусть уходит со своей женщиной, в ушах которой колышутся мои серьги. Да и что я могла поделать? Я потеряла все, я потеряла самое себя – безвозвратно.

Когда дети вернулись из школы, я сказала, что у меня нет желания готовить, есть нечего, пусть что‐нибудь придумают сами. То ли из‐за моего вида, то ли из‐за усталого голоса они не стали пререкаться и поплелись на кухню. Появившись снова в гостиной, оба тихо и смущенно замерли в углу. Спустя какое‐то время Илария подошла ко мне и приложила ладошки к моим вискам. Она спросила:

– У тебя болит голова?

Ответив “нет”, я попросила оставить меня в покое. Ребята отправились в детскую делать уроки, обиженные и моим поведением, и тем, что я отвергла их помощь. Заметив в какой‐то момент, что уже стемнело, я вспомнила о детях и пошла к ним, чтобы посмотреть, чем они занимаются. Одетые, прижавшись друг к дружке, они спали на одной кровати. Я не стала их будить и закрыла дверь.

Нужно чем‐то заняться. Я взялась за уборку. Покончив с ней, я пошла по второму кругу, устроив что‐то вроде охоты на все, что лежало не на своем месте. Чистота, уверенность, жизнь. В аптечке в ванной был полный кавардак. Я села на пол и начала перебирать лекарства, отделяя просроченные от тех, что еще годились. Когда все ненужное оказалось в мусорном ведре, а в аптечке воцарился идеальный порядок, я направилась в гостиную, прихватив с собой две упаковки снотворного. Положив таблетки на стол, я налила себе полный стакан коньяку. Со стаканом в одной руке и горстью пилюль в другой я подошла к окну – со стороны реки и парка дул влажный, теплый ветер.

Как все случайно в нашей жизни. В юности я влюбилась в Марио, но я могла полюбить кого угодно – любого, кого можно было наделить хотя бы какими‐нибудь достоинствами. Когда много лет живешь с кем‐нибудь, кажется, что только с этим человеком тебе может быть хорошо, ты приписываешь ему все существующие добродетели. А на самом‐то деле это попросту тростниковая дудочка, которая жутко фальшивит, ты не знаешь, кто он в действительности такой, да и он не знает этого. Все зависит от случая. Ты впустую тратишь свою жизнь, потому что много лет назад некий тип, обуреваемый желанием пристроить свой член, был с тобою обходителен и выбрал именно тебя. Банальное желание секса мы принимаем за бог весть какую галантность. Мы любим его похоть, мы настолько ослеплены, что уверены, будто он станет трахаться только с нами. Ну конечно, он же особенный, именно поэтому он разглядел нас. Мы даем этой похоти имя, персонифицируем, называем своей любовью. К черту все, какое заблуждение, какой самообман! Когда‐то он спал со мной, а теперь точно так же спит с другой – на что я надеялась? Время идет – одна уходит, другая приходит. Я уже хотела проглотить несколько таблеток, чтобы забыться сном где‐то в глубинах своей души, как вдруг от черной массы деревьев отделилась фиолетовая тень Каррано с футляром за спиной. Неторопливо, неуверенно музыкант шагал по улице, машин нигде не было – жара окончательно опустошила город, – а потом исчез у подножия нашего дома. Я услышала, как стукнула дверь лифта, как он зашумел. Я вспомнила, что у меня где‐то валяются документы этого человека. Отто рыкнул во сне.

Я пошла на кухню, выбросила таблетки, вылила в раковину коньяк и принялась искать водительские права Каррано. Я нашла их на телефонном столике, за аппаратом. Повертела в руках, опять взглянула на фотографию. Тут у него не было седины и не пролегли еще между носом и ртом глубокие морщины. Посмотрела на дату рождения, попыталась припомнить, какой нынче день, и вдруг сообразила, что именно сегодня ему исполняется пятьдесят три.

Я колебалась. Мне хотелось спуститься по лестнице, позвонить в его дверь, использовать права как предлог, чтобы оправдать столь поздний визит; но в то же время я боялась, боялась этого незнакомца, боялась ночной тьмы, тишины, царившей в доме, удушливых и влажных запахов парка, щебета ночных птиц.

Мне пришло в голову для начала позвонить ему по телефону: я не хотела отступать от намеченного плана, но мне недоставало смелости. Я нашла его номер в справочнике. Составила в уме несколько приветливых фраз: “Сегодня утром на улице Маринаи я нашла ваши права; я сейчас спущусь, чтобы их вернуть, если вы еще не легли. Совершенно случайно я заметила дату вашего рождения, мне хотелось бы поздравить вас, синьор Каррано, и пожелать всего наилучшего. С днем рождения! Едва пробило полночь, наверняка я первая, кто вас поздравил”.

Это смешно. Я никогда не умела очаровывать мужчин. Я была приветливой, радушной, но без огонька, без намека на сексапильность. Это меня мучило всю мою юность. Но теперь‐то мне почти сорок, чему‐то я да научилась. С отчаянно бьющимся сердцем я подняла телефонную трубку и сразу же ее положила. Из трубки доносился ужасный свист – гудка не было. Я снова подняла трубку и набрала номер. Свист никуда не исчез.

Я почувствовала, как тяжелеют веки: надежды нет, одиночество этой душной ночью в клочья разорвет мне сердце. Затем я увидела мужа. Он уже не держал в объятиях неизвестную женщину. Мне были знакомы и это симпатичное лицо, и серьги в ушах, и молодое бесстыжее тело; я знала и имя – Карла. Совершенно голые, они неторопливо занимались сексом и собирались трахаться всю ночь, как делали это тайком от меня долгие годы. Каждый мой стон отчаяния сливался с их стонами удовольствия.

Я решила: хватит страдать. Я найду, чем отплатить им за ночные утехи. Я не из тех женщин, которые разбиваются вдребезги из‐за расставания и разлуки, это не свело меня с ума, не убило. Разве что отлетело несколько мелких кусочков – а в остальном со мной все в порядке. Цельной я была, цельной и осталась. Тот, кто ранит меня, ответит за это полной мерой. Я – дама пик, я та оса, что больно жалит, я – черная змея. Я – то неуязвимое создание, что проходит сквозь огонь и не сгорает.

Я выбрала бутылку вина, положила в карман ключи от квартиры и, даже не поправив прическу, спустилась на этаж ниже.

Решительно позвонила в дверь Каррано – два раза, две долгие электрические трели. Тишина. От волнения у меня перехватило горло. Затем я услышала медленные шаги, которые стихли у самой двери: Каррано смотрел на меня в глазок. Ключ повернулся в замке – этот человек боялся ночи и запирался в квартире на ключ, как одинокая женщина. Мне захотелось сбежать, пока дверь не открылась.

Каррано предстал передо мной в халате, из‐под которого торчали худые голые лодыжки. Обут он был в тапки с логотипом какой‐то гостиницы: наверное, прихватил их вместе с упаковочкой мыла, когда ездил с оркестром на гастроли.